Котенок. Книга 2

К первой школе я не пошёл. Свернул во дворы: направился домой по кратчайшему маршруту. Сегодня я не опасался встречи с поклонницами Котёнка. Потому что снова чувствовал себя после концерта в школе обычным школьником Иваном Крыловым, а не артистом эстрады. Утром Кукушкина снова стёрла со стен на нашем этаже надписи «Котёнок, я люблю тебя!» Они стабильно появлялись утром в воскресенье (будто их авторам не спалось в выходной). Моя соседка-семиклассница упрямо смывала их. Словно взвалила на себя заботу о чистоте стен. В будние дни интерес девчонок к Котёнку остывал. Вновь просыпался он лишь в преддверии субботних танцев. Но в школе в меня уже не тыкали пальцем. И всё реже совали мне в руки записки. Однако по утрам я по-прежнему слышал в школьных коридорах возгласы «Привет, Котёнок!», видел радостные и кокетливые улыбки старшеклассниц.

Я прошёл по узкой тропинке: поленился обойти полысевшие к началу октября заросли кустарников. Выбрался к припаркованным на краю тротуара изделиям советского автопрома: к двум автомобилям «Москвич-408» и к белому «Жигули» ВАЗ-2103. Улыбнулся: вспомнил, что ВАЗ-2103 со сдвоенными фарами и обилием хрома в отделке сейчас всё ещё был гордостью автовладельцев. Память подсказала, что ВАЗ-2106 мой отец и его приятели недолюбливали. Отметил, что «пятёрку» с прямоугольными фарами в Тольятти уже производили, но я её в Рудогорске пока не видел. Я прошёл между «Москвичами», окинул взглядом знакомый двор. Пробежался глазами по окутанной полумраком детской площадке. Сообразил, что очутился около дома Волковой. Тут же запрокинул голову, посмотрел вверх: на окна верхнего, пятого, этажа. Обнаружил, что в квартире Алины горел свет.

Пробормотал:

— Не спит.

Посмотрел на часы.

— На «Спокойной ночи, малыши!» уже опоздал, — произнёс я. — А говорила, что успею. Женщинам верить нельзя.

Снова посмотрел вверх: на яркий желтоватый прямоугольник окна.

Пожал плечами.

— Ну, раз я уже здесь…

Усмехнулся.

— Может, хоть сегодня расщедрится на печенье.

Я поправил очки и свернул к Алининому дому. Память не ответила на вопрос о том, когда на дверях подъездов в Рудогорске появятся замки и домофоны. Вошёл в подъезд, прижал руки к большой плоской тёплой батарее. Постоял около неё, пока не согрел кончики пальцев. Шмыгнул носом и зашагал по ступеням. Скользил взглядом по стенам, сравнивал рисунки и надписи с теми, что видел, поднимаясь к себе домой. Пришёл к выводу, что стенопись в наших домах мало чем отличалась. В подъезде Волковой разве что не признавались в любви к Котёнку. Я хмыкнул, почувствовал аромат жареной курицы — на третьем этаже, где проживала Алинина бабушка. А вот на лестничной площадке пятого этажа я почувствовал лишь запах табачного дыма. Я подошёл к квартире номер сорок семь, взмахнул рукой, чтобы постучать. Различил бренчание гитары. Мелодия показалась мне знакомой.

—…Я кричу: «Не уходи!»… — пел низкий, бархатный, насыщенный грудным тембром голос.

Я прислушивался полнокровным густым нотам в низкой октаве, улавливал знакомую хрипотцу.

—…Сердце рвётся из груди…

В моём воображении эти слова никогда не звучали в подобной тембральной звуковой окраске. Я не представлял, что в исполнении контральто они зазвучат… вот так. Что от их звучания у меня перехватит дыхание и пересохнет во рту.

—…С тобой.

Я простоял с поднятой вверх рукой, пока пение в сорок седьмой квартире не прекратилось. Лишь тогда я восстановил дыхание и постучал. Замолчала гитара. Я услышал шаги за дверью. Щёлкнул замок — издали тихий стон дверные петли.

— Иван? — сказал Алина. — Здравствуй.

Говорила она тихо: с «той самой» хрипотцой в голосе. Алина куталась в свой любимых пропитанный табачным дымом потёртый халат. Смотрела на меня, в удивлении приподняв брови (левая бровь взлетела чуть выше, чем разрезанная шрамом правая).

— Привет, Волкова, — произнёс я.

Шагнул через порог — Алина посторонилась. Прошел к вешалке, повесил на крючок куртку. Разулся. Заметил выглянувшего из гостиной белого котёнка — перевернул ботинки подошвами вверх. Махнул рукой Кукушкиной: её голова появилась над Барсиком.

— Алиночка! — сказала семиклассница. — Скорее прячь спички! Пока он нам снова что-нибудь не поджёг!

Я прошёл в заполненную табачным дымом гостиную, снова (уже голосом) поприветствовал Лену. Увидел прислонённую к креслу гитару. Заметил, что в пепельнице на столе дымилась едва прикуренная сигарета.

Повернулся к Алине и скомандовал:

— Присаживайся, Волкова. Затуши сигарету: у вас тут уже дышать нечем. Спой «Ты возьми моё сердце» ещё разок.

* * *

В понедельник перед первым уроком я отыскал Рокотова. Сергей сидел за партой, готовился к уроку. Я прошёл между рядами парт — услышал удивлённые восклицания учеников десятого «Б»: «Котёнок!» Пожал Сергею руку, положил на столешницу перед Рокотом тонкую картонную папку (раньше я хранил в ней свои детские рисунки — вчера они перекочевали к грамотам и похвальным листам).

— Что здесь? — спросил Рокотов.

Он накрыл папку рукой.

— Ноты, — ответил я. — Для композиции «Ты возьми моё сердце».