Котнэппинг

— Я привыкла к топотанию его больших лап по моей квартире. Когда живешь одна… — Она оборвала фразу, поняв, что вываливает свое плохое настроение на едва знакомого человека.

— Вы все время жили здесь одна? — в тоне Мэтта была какая-то фальшивая нота, которую невозможно было принять за личный интерес.

— Нет, — ответила Темпл.

— Я тоже не привык жить один.

Любопытство сгубило кошку, — напомнила себе Темпл, слишком подавленная, впрочем, чтобы развивать интригующую тему дальше.

— Поэтому мне и нравится жить у миссис Лар… у Электры, — сказал Мэтт. — Здесь чувствуется дух коммуны… не знаю, что-то вроде студенческого кампуса или чего-то подобного.

Темпл кивнула:

— Электра как-то умеет сделать так, чтобы жильцы чувствовали себя как дома. Точно так же, как она заставляет своих чучел на скамейках в часовне выглядеть почти живыми. Она даже придумала им имена и украшает с ног до головы аксессуарами, которые выискивает на эстейт-сэйлах[47].

— Вот бы все пастыри были столь заботливы, — Мэтт криво улыбнулся. — А что за религию Электра представляет?

— Честно? Церковь полоумного мумбо-юмбо. Одну из тех, что выполняют заказы на службы по почте и верят в разную паранормальную дребедень. В Лас-Вегасе двадцать пять свадебных часовен, в половине из них службы проводят женщины, но все они не имеют отношения ни к одной религии. К счастью, для того, чтобы женить народ в Лас-Вегасе, не нужны церковные полномочия — только лицензия штата.

Мэтт тряхнул головой и сделал глоток лимонада.

— Церковь может быть… странной, — Темпл поняла, что, размышляя вслух, пожалуй, избавляется от накопившееся за долгое время хандры. — Религия вообще может быть опасна.

На лице Мэтта не дрогнул ни один мускул:

— Что вы имеете в виду?

— О, я услышала сегодня ужасную историю от одной из писательниц ААК. Эта дама среднего возраста, абсолютно не от мира сего, пишет романы про медсестер-убийц. Жанр медицинских ужастиков, как они это называют. Короче, она рассказала мне, что ее мать умерла в пятидесятых от подпольного аборта.

Мэтт поморщился:

— Отвратительно. Но это случается.

— Осложнение в том, что люди, которые вырастили Мэвис — она осталась сиротой совсем малышкой — были католиками. Мэвис считает, что должна морально осудить свою собственную мать, которая, скорее всего, была просто испуганным подростком. Неудивительно, что в своих романах она описывает маньячек в белых халатах — женщин, призванных вынашивать, но вместо этого убивающих младенцев. Мы тут сидим и хихикаем над аляповатыми обрядами местных часовен, а, между тем, так называемая “респектабельная” религия может, на мой взгляд, быть гораздо более смертоносной. Если бы мать Мэвис не так боялась позора, она бы, может, не решилась на подпольный аборт.

Мэтт рассудительно кивнул:

— Я так понимаю, вы не католичка.

— Я? Да из меня даже атеистка-то плохая. Что бы вы ни думали об абортах, это… политика. Но что действительно грустно, так это видеть взрослую женщину, которая верит, что ее мать была монстром, а не жертвой. И сама Мэвис сейчас тоже жертва, но даже не замечает этого. Возможно, из-за низкой самооценки, развившейся у дочери “падшей женщины”.

— В каком смысле Мэвис — жертва?

— Этот убитый в Конференц-центре редактор был чем-то вроде Распутина. Он заставлял авторов верить, что своим успехом они обязаны ему. Мэвис была его самой дойной коровой, насколько я могу судить. Он ее бесстыдно эксплуатировал. И даже сейчас, когда он умер, она настолько уверена, что нуждается в нем, что, возможно, никогда больше не сможет писать!

— Тут не религия виновата, — сказал Мэтт. — Это особенность психики.

— Но стыд, который Мэвис заставляли чувствовать потому, что ее мать умерла такой смертью, сделал ее идеальной жертвой для ежедневной вечной эксплуатации. Вы понимаете, о чем я? Честер Ройял манипулировал ею, как какой-нибудь глупой овцой! И, если бы Мэвис когда-нибудь действительно поняла, как ее использовали — всю жизнь! — вот тогда… Так и случаются убийства, разве нет? Когда кто-то прозревает и видит, что происходит на самом деле.

— Большинство жертв не становятся убийцами, — возразил Мэтт. — Они обращают свой гнев против себя самих. Если вообще обращают против кого-то.

— Кто-то обратил свой гнев против Честера Ройяла при помощи вязальной спицы номер пять.

— И вы думаете, это могла быть эта ваша Мэвис…

— Дэвис, — подсказала Темпл угрюмо.

Мэтт выглядел изумленным.

— Мэвис Дэвис, — подтвердила она. — Такое имя.

Мэтт был прав. Темпл действительно считала, что Мэвис Дэвис могла убить Честера Ройяла, и вязальная спица была тем странным тихим оружием, которым могла бы воспользоваться такая странная тихая особа, как Мэвис.

— А это ее неизбывное горе от потери хозяина может быть притворством.

— Ого. Если вы намерены изображать детектива, вы не должны так расстраиваться каждый раз, когда решите, что нашли хорошего кандидата на роль убийцы.

— Я действительно пыталась изображать детектива, — призналась Темпл. — И слишком сильно увлеклась. Ладно, последняя реприза. Из вас мог бы получиться хороший психиатр. А может, вы и есть?..