Котовский

— И в этом полоне, в самой гуще народа подневольного, услужающего, родится гордый человек, мститель, пригодный, чтобы сбросить с высокой горы богатого князя Манук-бея и объявить народу благую весть: живите, люди, на здоровьице, не кланяясь.

— Да ладно, дядя Савелий! Отложи же ты свой чересседельник! После починишь! Рассказывай быстрей, а то скажешь слово — и потом жди, пока откусываешь нитку! Ну, дальше, дальше! Ну, вот он сказал народу: живите и не кланяйтесь…

— Ну вот и все. Чего пристал? Рассказал я тебе все до конца от начала. Чего же дальше рассказывать?

— Как же что дальше? А потом что было?

— Я только говорю, что счастлив человек, если живет для других.

— Но ведь когда-нибудь и для себя надо? Хоть немножко?

— Дурачок ты! Для других — это и есть для себя! Вот и выходит, что ничегошеньки ты не понял из того, что я тебе рассказывал. — Савелий вздохнул, отложил чересседельник и продолжал: — Котовский в молодые годы уже, смотри, выступает против князей нечестивых — манук-беев! Сильно серчают на него манук-беи, обижаются очень. Взять приказывают его, такого-сякого, под стражу. А его и решетки не держат, вот он какой! Дальше посмотрим. Должность он большую искал? От пуль прятался? Сыздаля грозил врагу кулаком? Вперед, мол, товарищи? Нет, он сам скачет на коне, первый бросается в битву! Опять же учти: командир, высокое начальство, а вчера смотрю: сам коня чистит. Это и значит — счастливый. Счастливый, потому что людей любит, людям служит. И нет другого никакого счастья, одно только это…

После бесед с Савелием Марков смотрел на Котовского другими глазами, с удивлением, с острым любопытством.

«Как просто, оказывается, стать счастливым! Стоит только захотеть! Почему же так мало счастливых?»

Марков даже внешне старался подражать Григорию Ивановичу. Зная, какое значение Котовский придает гимнастике, Марков стал каждое утро приседать и размахивать руками… Но мог ли он, тщедушный, тоненький, как хворостинка, хотя бы отдаленно походить на могучего командира, да еще сидя на жестком хребте своей Зорьки и краснея до слез при одной мысли, что командир может заметить его, увидеть эту жалкую картину!

6

А Котовский давно его заприметил. И сразу понял, что Марков стыдится своего положения, что, еще того хуже, может стать посмешищем и что его надо выручать.

Как-то однажды потребовали Ивана Белоусова к командиру. Пробыл он там недолго и вернулся сосредоточенный и вместе с тем улыбчивый. Видимо, он чем-то был доволен.

— Чего тебя вызывали?

— Да так… насчет этого… насчет овса…

— Какого овса?

— Обыкновенного — какой бывает овес?

Так и отстали, ничего не добившись.

Вскоре Иван Белоусов, для которого не было ничего невозможного, участвуя в стычке, привел с собой коня.

Это и было поручение Григория Ивановича. Вызвав Ивана Белоусова, он сказал:

— Чего же вы мальчишку-то у меня на какого козла посадили? У себя нет — присмотрите у противника, авось там подходящий конь найдется…

Иван Белоусов отыскал Маркова. Главное, что сам он был больше всего доволен. Крикнул, сияя от восторга:

— Получай! Твоя кобыла! Своими руками ее хозяина, усатого петлюровца, на тот свет отправил вместе с усами. Иди, говорю, к богу в рай, отъездился!

Кобыла была хороша. Ровной голубой масти, она была украшена белым пятном на лбу. Она плясала, косила озорной глаз на Ивана Белоусова, болезненно чуткая к каждому движению и звуку. Навис у нее был чуть светлее стана. И вся она была вытянутая, как стрела.

Марков растерянно смотрел на Белоусова, не веря счастью.

— Зачем же ты?.. Я должен сам…

— Получай — и кончен разговор. Только, видать, капризная. С ней намаешься.

Тотчас собрались вокруг несколько ценителей.

— Дурноезжая, — сказал один.

— И, никак, на переднюю ногу западает.

— Жачистая! Ничего!

— Какая бы ни была, все лучше твоей старухи, Зорьки-то этой необразованной!

— Да уж хуже не найти! Это ты спасибо скажи Ивану, а Зорьку мы татарину отдадим на махан.

Кобылу обступили со всех сторон, хлопали ее по бокам, мяли ей суставы, толкали, заглядывали в зубы.

Наконец ей, видимо, надоело. Она прижала уши и попыталась укусить первого попавшегося.

— Балуй! — закричал кавалерист, хлопая ее легонько по розовой морде.

— Не бей! — крикнул Марков. — Не порти мне коня!

Это вызвало дружный одобрительный смех. Марков взял повод и увел кобылу.

Столько радостных хлопот! Столько бесконечных разговоров! Вместе с Марковым ликовал и Савелий. А самого Миши не узнать, так он был счастлив, так приободрился:

— Дядя Савелий! Еще ведро воды!

— Осторожней! В уши не попади!

— Где же скребница? Только что тут была!

Как выяснилось, Савелий Кожевников знал множество рецептов, примет, приемов по уходу за лошадьми. Он умел и кровь пускать, и от солнечного удара лечить, и знал средство, чтобы оводы коня не кусали.

Кобылица была начищена, намыта, расчесана и успела два раза лягнуть Савелия Кожевникова, когда он ей расчесывал хвост.