Котовский

— Идите, — твердо произнес полковник. — Идите, поручик! Я вам приказываю немедленно идти к поезду. Передадите мой устный приказ тотчас же отбыть в поезде из Березовки и доложить по инстанции о мятеже.

— Я не пойду без вас! Как же так?

— Пойдете! Как миленький пойдете!

И полковник вытолкал поручика за дверь и видел, как тот выскочил на крыльцо и рысцой припустил по направлению к вокзалу, не оглядываясь и не выбирая дороги.

— Ну вот, — вслух сказал полковник. — Вот и все.

Он вынул из кармана френча фотографическую карточку жены — немолодой уже женщины с умным и грустным лицом.

— Прощай, Лида, — прошептал полковник и поцеловал фотографическую карточку. — Ничего не поделаешь, Лида. Капитаны не уходят с капитанского мостика, когда тонет корабль.

С этими словами полковник нажал на курок своего кольта и рухнул на пол, опрокидывая стул и сдергивая со стола двухверстку — географическую карту, на которой он только что ставил разноцветные кружочки, треугольники и кресты.

Этого выстрела адъютант не слышал. Он был уже далеко. Он еле успел к отходу поезда. Часто, прерывисто дыша, он подошел к перрону как раз в тот момент, когда заканчивалась посадка.

— Ну, что там? — крикнул с паровоза капитан, взявший на себя наблюдение за машинистом и кочегаром.

— Полковник отказался уйти!

— А, дьявол! Фанаберия! Ну и пропадет, как пить дать — пропадет! Это всего легче!

И капитан зычно крикнул:

— По вагонам, господа офицеры! Поезд отправляется!

Где-то совсем близко раздалось раскатистое «ура». Но никто не оглядывался в ту сторону. Паровоз гукнул, и вагоны медленно сдвинулись с места.

Когда конники ворвались в Березовку, хвост поезда с бежавшими офицерами был далеко за семафором.

Котовский в сопровождении нескольких бойцов вошел в штаб и увидел мертвое тело полковника. Котовский понял все, что произошло. Он постоял в раздумье над трупом:

— Трудно им. А главное — непонятно. Где тут сразу разобраться! И не все же они подлецы? Многие из них кончают с собой. Не выдерживают. Одно им название: банкроты. Полное крушение помыслов и надежд!

В Березовке происходила обычная кутерьма, какая бывает при занятии населенного пункта. Выстрелов не было уже слышно. Дым шел прямо вверх, столбом, изо всех труб, какие только были в Березовке. Это означало, что мороз стоит лютый и что печи повсюду топятся.

По дворам бегали со сковородками и кринками дородные хозяюшки, ошалевшие от частой смены красных, зеленых, белых, поочередно захватывавших поселок, так что они все путались, кого называть «товарищи» и кого «господа».

Всюду несмолкаемый говор, вспышки смеха, шутки, прибаутки и крепкий махорочный дым. Конники прежде всего расседлали заиндевевших, запаренных коней.

— Где же офицеры ваши? — спрашивали в штабе солдат.

— Смотались. Один прапорщик Малахов перешел на нашу сторону. Его тут ваши ребята забрали как контру, а только неправильно это: он, Малахов, душа человек, хоть кого спросите.

— Раз такое дело — выпустят. А как вы ловко это дело обстряпали, как к нам дорожку нашли?

— Не было бы снегу — не было бы и следу.

Производился учет оружия, наличия коней и вообще имущества. Начдив приказывал принять все меры к захвату железнодорожного моста в целости. Пожалуйста — мост целехонек, и уже выставлена охрана около него.

— Народ за нас, — сказал Котовский, выслушав донесение о захваченных трофеях. — Народ за нас, а это самое главное.

10

Сорок километров осталось до Одессы. Котовский мчался. И мог ли отстать Няга? Одесса! Одесса впереди!

Няга скакал на коне и насвистывал «Миорипу».

Конница неслась — и воздух был уже родной, и небо было понятное, милое небо!

Николай Дубчак и Николай Слива — тезки и приятели, неразлучные в бою и на отдыхе, оба славные сыны Молдавии — почуяли с дуновением ветра и запах камышей на Днестре и запах талого снега с полей Бессарабии. Николай Дубчак вполголоса напевал старинную молдавскую песню, слышанную им еще от дедов:

Лист зеленый, куст терновый,
Правды нет у нас в Молдове.
Разоренье нам принес
Лютый зверь, кровавый пес,
Лиходей, палач народа
Ненавистный Дука Вода.
Он для сильных друг и брат,
А для бедных супостат.
Пожалей ты, бог, меня,
Убери подальше Воду,
Чтоб вольней жилось народу,
Пусть хоть черт возьмет, хоть бог,
Чтоб легко вздохнуть я мог!