Котовский

— А! Да-да! Ужасный язык, труднее китайского!

— Но вы с этим ужасным языком справляетесь идеально.

— Приходится: служба. Вы знаете, капитан, какая вам задача предстоит? Мы пошлем вас в Бессарабию.

— Вот как? А Москва?

— Москвой займетесь после. В Бессарабию мы сейчас двинем войска королевской Румынии… ну и немножечко подбавим русских частей, белых русских частей, разумеется. На эту операцию потребуется, я думаю, дня три, максимум четыре. И сразу же появитесь вы и поможете наладить порядок. Адреса, документы — все приготовлено. А сейчас я познакомлю вас с мистером… как его? Одним словом, с одним мистером.

— Очень приятно.

— Мы позволим румынам оккупировать Бессарабию, ну, а потом… потом вообще придется пересмотреть карту. Мы стоим, капитан, перед новой эрой.

Тут Гарри Петерсон позвонил.

— Попросите! — сказал он явившемуся на звонок секретарю и снова обернулся к Бахареву: — Вы знаете, я нашел чудесные перстни для моей коллекции. Чудесные!

— Будьте осторожнее, сэр. Наше офицерство бедствует. В Румынии скопилось много русских офицеров. Ну и… естественно… пускаются во все тяжкие… Вчера, например, я видел одного князя, из старинной фамилии… Торговал на мосту фальшивыми бриллиантами.

— О! В этом отношении не беспокойтесь! Я ведь собираю коллекцию перстней, я отлично разбираюсь…

Гарри Петерсон только что хотел подробно рассказать о своей коллекции, но вошел тот самый мистер, фамилии которого шеф никак не мог вспомнить. Это был смуглый человек небольшого роста. Держался он с достоинством, хотя и без всякого на то основания. Бахарев знал его. Он играл какую-то роль в правительственных кругах Румынии.

Войдя, этот человек сделал общий поклон и помахал ручкой. Гарри Петерсон предложил ему сесть и без предисловий объявил:

— Ну что ж, завтра начинайте, как мы уже говорили. И, пожалуйста, не затягивайте кампании. Оружие и все необходимое вы будете получать и в дальнейшем. Вообще действуйте уверенно, помните, что есть мы.

6

Враги были под Кишиневом.

Котовский ворвался в кабинет Гарькавого:

— Требуют снарядов на фронт!

— Садись, дорогой. Не хочешь ли чего-нибудь выпить? Да и голоден, наверно. Теперь о деле: ты ведь и сам знаешь — ни снарядов, ни пушек ничего этого у нас нет.

Ему трудно было все это произносить. Горькая складка залегла около его губ.

— Видишь ли, какая история. Если бы просто Румыния — ну, это еще туда-сюда. Но на нас ведь наступает не одна Румыния. Ты понимаешь это? Стеной идут. Мы можем, конечно, лечь здесь все костьми. Стоит ли? Мы еще будем драться, но надо перестроить силы. А сейчас надо найти в себе мужество, чтобы отойти…

Котовский и сам понимал все это. Спокойный внешне, но полный глубокой печали, голос Гарькавого отрезвил его.

Гарькавый продолжал:

— Хорошо, что ты приехал. Ты мне очень нужен. Тебе поручается эвакуация города, вывези все, что только можно.

Гарькавый заставил Котовского съесть бутерброд, выпить крепкого чаю. Они тем временем обсуждали подробности эвакуации. Действовать нужно было стремительно, нельзя было медлить.

— Железнодорожники у нас молодцы… Да вот беда: нет ни паровозов, ни вагонов, — прикидывал и соразмерял силы Котовский. — Придется отправить, что успеем, на подводах, гужом…

Гремела орудийная канонада. Тоскливо дребезжали стекла в домиках Кишинева. А потом снаряды стали ложиться совсем близко. Двигались подводы с военным и городским имуществом, с запасами продуктов, с семьями защитников города — женщинами и детьми. Одновременно уезжали на грузовиках, на конных подводах учреждения с папками дел, с пишущими машинками и бухгалтерскими счетами. Многие советские служащие и рабочие уходили пешком.

Странно было представить, что вот по этим самым улицам, по этим исхоженным родным дорогам через несколько дней будут разгуливать они вражья сила, ненавистные захватчики, и будут любоваться на эти деревья, поселятся в этих домах, осквернят своим присутствием священные места, площади, зеленые переулки.

Котовский заметил дряхлого старика, вышедшего за ворота своего домишка. Старик недоуменно смотрел на вереницу подвод, покидающих город. Он щурил слезящиеся глаза с красными воспаленными веками, заслонялся ладонью, смотрел и сокрушенно покачивал головой.

— Что, дед, невесело смотреть на это? — промолвил Котовский. Уходим, оставляем город, не хватило сил, чтобы защитить…

— Плохо дело, совсем плохо, — прошамкал старик.

— Плохо, да не совсем, потому что мы вернемся, дед, непременно вернемся, недолго врагам праздновать победу.

Сказал эти слова Котовский, а сам подумал, что вернуться-то они вернутся непременно, но доживет ли дед до этих светлых дней?

Старик как будто прочел его мысли.

— Пока солнце взойдет, роса очи выест, — пробормотал он и опять стал всматриваться в обозы, поднявшие пыль на дороге, прислушиваться к скрипу колес, к нетерпеливому понуканию возниц.

Впоследствии, когда приходилось особенно туго и вражеские полчища особенно яростно наступали, Котовский вспоминал об этом старом человеке, провожавшем красные войска. «Он ждет, надо торопиться», — думал Котовский, и у него удваивались силы.