Котовский

В ту ночь, когда он отправил Котовского и его боевую дружину на опасное задание — взрывать железнодорожные пути на участке от Раздельной до Одессы, — Иван Федорович вообще не спал. Когда ему приходилось самому рисковать, он делал это не задумываясь. Но, поручив опасное дело другим, он всегда места себе не находил. Тем более теперь, когда думал о Котовском. Разве мало он перенес? Можно бы и поберечь его. Такой человек должен дожить до будущих дней, когда отгремят орудийные залпы и придет то счастливое время, о котором стараешься даже не думать, так оно прекрасно. Ведь настанет же такой час, когда люди будут постоянно жить в семейном кругу… У Ивана Федоровича есть жена, есть сын, только мало кто об этом знает. Жизнь-то все складывается так, что видеться с семьей почти не удается: до революции то в тюрьме, то на каторге, вернулся в семнадцатом сразу послали на работу…

Иван Федорович даже рассердился на себя: вот куда забрели мысли секретаря подпольного губкома!

«Но Котовский, Котовский… — вспомнил он опять, прислушиваясь к завыванию ветра. — Может быть, он будет выращивать сады, увеличивать урожаи? Ведь он по специальности агроном. Или будет выхаживать новые породы коней? Он так хорошо про них рассказывал…»

Глухая ночь, а секретарь губкома глаз еще не сомкнул. Голова тяжелая, и, если бы не эти тревожные мысли, кажется, упал бы и заснул мертвым сном… Но сна нет, и все думается, думается…

«Ведь железнодорожные пути охраняются военными частями… Что, если Котовский нарвется на патруль? А если операция пройдет удачно, не следует ли и в дальнейшем держать под угрозой дорогу? Пускать под откос эшелоны, обстреливать воинские поезда?..»

Наутро Котовский докладывал о выполнении боевого задания.

Как обрадовался Иван Федорович, видя Котовского целым и невредимым! Крепко обнялись боевые товарищи.

— Пожалуйста, будьте осторожнее. Имейте в виду, что ваш участок подпольной работы — самый опасный и самый боевой. Приказываю напрасно не рисковать!

Что творилось в Одессе! К месту катастрофы помчались дрезины, но оказалось, что туда не попасть. В восемнадцати местах было повреждено полотно, взлетело в воздух несколько мостов и виадуков.

В тот же день газета «Коммунист» сообщала, как встречает незваных-непрошеных гостей свободолюбивая Советская Украина.

Ничем не примечательная, узенькая одесская улица с каменной мостовой. Маленький домишко, не построенный, как многие другие здания, знаменитостями вроде Фраполи, Боффо, Коклена, а самый что ни на есть заурядный домишко, каких много и на Молдаванке и на Пересыпи, на всех этих Дегтярных, Кривых, Садиковских улицах. Темные сводчатые ворота, подслеповатые окна и по фасаду вьющийся плющ. Провиантская, дом номер одиннадцать.

При нем имеется, безусловно, дворник, фамилия его — Кулибаба, живет он — сразу как войдешь, во дворе направо, в самой захудалой, в самой плохой каморке.

Дворник как дворник. А дружит он из всех жильцов с художником Славовым, занимающим однокомнатную квартиру с выходом в подворотню. Дружба эта давнишняя, дворник частенько захаживает к Славову. Они очень симпатизируют друг другу, а беседуя, именуют один другого по имени-отчеству:

— С добрым утречком, Степан Димитриевич! — поставив метлу у дверей, обычно произносит Кулибаба. — Как почивать изволили?

— Здорово, Карп Андреич, — отзывался Славов, встряхивая длинными, как и полагается художнику, волосьями, явно нуждающимися в гребенке. Спалось-то ничего, только крысы одолели. Я уж стал разбрасывать им по полу корки хлебушка, чтобы они по мне не бегали, так опять беда — из-за корок мухи развелись.

— Новую картинку затеваете?

— «Рожь» Шишкина. На заказ.

— Хорошо, — любовался Кулибаба, — приволье. И деревья красивые, я очень люблю деревья. Вот что значит — дело мастера боится. Талант!

— Талант у каждого есть, — возражает Славов, — развивать надо.

— Что нет, то нет! Не у всякого жена Марья, кому бог даст.

Художник Славов больше рисовал с открыток. А когда никто ничего не заказывал, от нечего делать бесплатно малевал портреты жильцов или шел куда-нибудь на Ланжерон, на Арбузную пристань и рисовал, как он говорил, «лазурную пустоту».

Так вот — дворник как дворник, художник как художник. Но кое о чем не знали и не догадывались жильцы. Не знали, например, что захаживал к Славову некий офицер, Славов звал его Леня. А то так — и не захаживал, а прямо в подворотне передавал Кулибабе пакет. Передаст и уйдет, а Кулибаба вручит этот пакет девочке лет четырнадцати, она забегала мимоходом, никто на нее даже внимания не обращал, мало ли в Одессе детворы бегает. Ее Кулибабе показал Гриша, который тоже бывал у художника. Только позднее узнал Кулибаба, что это Котовский, а то все Гриша да Гриша…

Ласточкина Кулибаба тоже знал. Вежливый человек, обязательно со всеми за руку поздоровается. С бородкой, лицо хорошее-хорошее. И всякий раз что-нибудь интересное расскажет: о фронтах, о безобразиях белых.