Котовский

— Вот как хорошо, Григорий Иванович, что вы пришли! Тут к нам девушки приехали, нужно их устроить с ночевкой. И голодные, наверное. Позаботьтесь о них, пожалуйста.

Тоня и Феля поняли из разговора, что это знаменитый Котовский. У Фели даже головная боль прошла. Она разглядывала этого человека, о котором ходило столько фантастических рассказов.

— Скажите, пожалуйста, — нерешительно обратилась она к нему, — вы ведь Котовский? Вы на самом деле Котовский?

— Разве не похож? — рассмеялся Котовский, а сам уже обдумывал, как лучше поместить их и что сделать, чтобы они хорошо отдохнули.

Узнав, что Тоня и Феля привезли от ЦК важные директивные письма, Котовский пристально посмотрел на тонюсеньких, худеньких девочек, и глаза его засветились жалостью и участием.

— Небось страшно было? — спросил он.

— А чего страшно? — спокойно ответила Тоня. — Мы не в первый раз ездим. Привыкли.

Час был поздний. Котовский, не откладывая, повел связных в гостиницу на Пушкинскую улицу. Там их прежде всего отправили в ванную, затем накормили. Котовский тем временем вызвал комсомолку-подпольщицу Фиру.

— Вот, — сказал он, — вам поручаются две храбрые девушки. Я знаю, что вы сумеете их обласкать, пригреть. Нелегкая работа, сколько раз они рисковали жизнью. А на вид совсем малыши!

— Понятно, — ответила Фира, — я поухаживаю за ними. Здесь им будет хорошо.

Быстро набрались связные сил и отправились в обратный путь, в Москву, снова нагруженные докладами, литературой и письмами. Перед отъездом девушек Котовский дал им поручение лично от себя: побывать на Маросейке, узнать, живет ли там Миша Марков.

— Понимаете, девушки, — говорил он, — хороший паренек, беспокоюсь я о нем. Очень уж он тихий. Только про меня ничего не говорите, а то прискачет, а еще рано. Просто узнайте, как бы от себя, и всё. Приедете снова — расскажете мне про него.

В доставленных девушками письмах, между прочим, сообщалось, что ЦК направляет в Одессу, в распоряжение губкома, нескольких товарищей из Иностранного отдела. Предлагалось губкому усилить работу в войсках интервентов с целью их разложения, разъяснять политическую обстановку, призывать к неповиновению под лозунгом «Штык в землю».

И вот прибыла из Иностранного отдела ЦК, из Москвы, Жанна Лябурб. Она была маленькая, нарядная, причем нарядная в любом платье, в любом платочке — так она умела все носить, все приладить, так все ей шло. Ее черные волосы завивались кудряшками на сверкающем белизной, прямом и широком лбу. Глаза у Жанны были ярки и любопытны ко всему миру. Все привлекало ее внимание, все ее радовало, до всего ей было дело.

Кроме нее прибыл из Москвы молодой Жак Елин, который долго жил в Париже и хорошо знал французский язык.

И еще появились новые работники «Иностранной коллегии».

Получив инструкции, они отправились на набережную, разбрелись по кабачкам, по харчевням, замешались в толпы французских матросов и солдат, завели знакомства, дружбу. Это непосредственное общение должно было дать еще большие результаты, чем распространение подпольной литературы. Впрочем, и литература тоже стала передаваться в руки французских матросов и солдат через агитаторов «Иностранной коллегии».

Работу «Иностранной коллегии» объединял президиум. Каждая группа не знала даже о существовании другой. Часто лица, состоявшие в одной группе, не знали своих сотоварищей.

Самой многочисленной была французская группа. Но и в польской группе насчитывалось немало смельчаков во главе с польской коммунисткой Геленой Гжеляк. В румынской группе было пятнадцать человек, но кто, кроме губкомовцев, знал о них? Среди румынских коммунистов выделялся большим опытом Бужор, направленный в Одессу по предложению Ленина. Вместе с румынскими коммунистами работали коммунисты-молдаване, в их числе бывший шкипер броненосца «Потемкин» Криворуков. А в сербской группе были коммунисты Стойко Ратков, Вальман Драган, Живанко Степанович…

Трудно было наладить работу среди греческих солдат. Им внушили, что их посылают на священную войну за поруганную большевиками православную веру. Чтобы поддержать в них эту уверенность, одновременно с солдатами направили в Россию священное воинство: трех епископов, четырех архимандритов, сорок священников с клиром и много ладана для благовонного дыма.

Была в «Иностранной коллегии» и английская группа. В ней в числе других работал английский эмигрант, известный под фамилией Кузнецов.

Но самой рьяной, самой неутомимой из всех деятелей «Иностранной коллегии» была француженка-коммунистка Жанна Лябурб. Маленькая Жанна была общей любимицей. Как бережно относились к ней все подпольщики Одессы! А она была так неосторожна! Она совсем не берегла себя!

— Так нельзя, милая Жанна! — упрашивал ее Котовский. — Вы должны быть незаметны, неуловимы, а между тем вы держитесь так, что стали самой популярной личностью в Одессе.

— О! — вскидывала брови Жанна. — Популярной? Как Вера Холодная?

Жанна умела заливчато, заразительно смеяться. Улыбался и Котовский. Но затем Жанна серьезно отвечала:

— А вы? Разве вы не рискуете на каждом шагу?