Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля

И. С.: Увидев нас, он подошел, поздоровался с обоими и пригласил на свой банкет одного Коваля, при этом он меня знал, я к тому времени сделала с ним интервью на разворот газеты «Жили-были», но это даже неважно. Ко мне приглашение не относилось, я стояла рядом, испытывала неловкость за приглашающего и думала, как бы из этой ситуации выбраться. Юрий Осич же оскорбился, принципиально пошел в другой зал и устроил там свой параллельный праздник… То есть у него было вот это чувство «исторической справедливости».

Т. Б.: Ну вот видите, а со мной совершенно противоположное… Я начала с того, что я на Коваля вообще как-то не могла обижаться, за «списочек» я не обиделась, за нашу последнюю встречу не обиделась, когда я прождала его целый час зимой на улице… Так вот, мы долгие годы не общались, а потом уже как-то он меня увидел вдруг такой повзрослевшей, может быть, даже отчасти постаревшей, но такой очень сильной женщиной и творчески уже какой-то взрослой, и мы даже немножко поменялись ролями. И. С.: Я бы сказала, что поначалу вы были моложе и смотрели снизу вверх, а потом вы вдруг немного стали старше его. Т. Б.: Да-да, по крайней мере, в профессиональном смысле — да.

И. С.: И в человеческом, я бы сказала, плане…

Т. Б.: А он, к сожалению или к счастью…

И. С.: Задержался чуть-чуть.

Т. Б.: Он задержался, или… а может быть, это была его форма роста. Но, вы знаете, ведь все в жизни связано, и хорошее, и плохое. Может быть, за счет этого он сохранил свою детскость и свежесть. Но в социальном каком-то смысле он даже немножко вспять пошел Мне было больно, когда я его видела в ЦДЛ. Я уже туда ходила как взрослый такой профессионал, а он все сидел с какими-то дикими пьяницами, и они как-то не очень приятно даже там наклюкивались… Это как раз плевать, не мне судить, я сама много наклюкивалась в жизни, но было видно, что какие-то они немножко бездельники, помните, вот эта вся его компания? Как-то мне бы его хотелось видеть в более сильном коллективе. Пусть это будут не знаменитые люди, но творчески сильные. А там какое-то было немножко переливание из пустого в порожнее. Это я все тоже видела.

И. С.: Ну, наверное, ему было нужно в какую-то клоаку чуть-чуть иногда закатываться.

Т. Б.: Да, может быть, ему там было легче.

И. С.: Скорей всего да, при его таком обостренном…

Т. Б.: Самолюбии.

И. С.:… самовосприятии, я бы даже сказала… Может, ему такой фон был нужен.

Т. Б.: Да. Нет, я его принимаю полностью таким, как есть… Ну и дальше уже он как-то стремился очень к общению. Ему было очень важно перескочить из детского прозаика во взрослого, в полноценного взрослого. У него, как ни странно, был какой-то комплекс. В детской литературе он был признанный мастер, мэтр, там ему смотрели в рот, преклонялись, он даже какой-то семинар вел в последние годы, у него были ученики. А вот он не мог стать ну, как Битов, Макании какой-нибудь там… взрослым прозаиком.

И. С.: Тань, а как вы думаете, что это было? Комплекс неполноценности или нормальное качество любого нормального писателя? Почему для него не было очевидно, насколько хороша его взрослая проза?