Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля

Было мне 19 лет. Тут надо сказать, что я росла на русской классике — в основном на Федоре Михайловиче; Федора Михайловича я через себя сильно пропустила. Очень любила стихи Блока, годов пятого-седьмого. В результате этого всего моим героем был герой демонический. И самое интересное, что мне еще удавалось находить таких демонических героев. С этим я и жила…

Вот однажды, в совершенно неясной компании, непонятно каким способом и образом я оказалась в мастерской Коваля и Белова в Серебряническом переулке (но это я уж потом узнала) — оказалась непонятно где, помню только, что это был изумительный московский старый двор, сумерки и поздняя осень… Мы постучали в какую-то дверь, дверь широко распахнулась, впуская нас, и меня поразило лицо с невероятными глазищами… В эти свои 19 лет я не могла предположить, что дверь мне тогда открыла судьба.

Там началось наше «сидение»: мы пели-пили, что-то происходило, а я не могла оторвать от него глаз и понимала, что абсолютно влюбляюсь. Понимала, что вот он — мой демонический герой. То есть я тогда Коваля восприняла сквозь эту свою призму, и он почему-то ей совершенно просоответствовал, вот какой курьез. Была уверена, что наконец я его нашла, и так прошел вечер, а потом пришлось уйти. Меня проводили, посадили на такси, я уехала и, проснувшись утром, поняла, что абсолютно влюблена, непонятно в кого, непонятно где встреченного. За столом следующим вечером я услышала, кто это. И это только добавило огня. Но я совершенно не понимала, где я была и каким образом можно было это все продолжить.

Я стала искать его книги — пол-Москвы обошла, сбив ноги, не найдя совершенно ничего, пришла домой, открыла почтовый ящики увидела там журнал «Юный натуралист», который я в жизни не выписывала. Ну просто ошиблись — не в тот ящик положили. Открыла его, а там две страницы блестящих Юриных рассказов.

Потом я долго ходила по старой Москве одна и бесконечно искала этот двор и дом. Но поскольку я искала в местах, которые были довольно далеко от дела, естественно, ничего не находила. Времени прошло довольно много, а место так и не находилось. Помню, я однажды шла от Солянки в Библиотеку иностранной литературы, повернула голову налево и вдруг остро увидела этот переулок с будкой в углу. Я мистически туда пошла и поняла, что вот оно — нашла. Но никаких героев, никого там не было, по-моему, они оттуда уже уехали к тому времени.

В таких вот бесконечно ностальгических поисках прошло некоторое количество лет… Мне было 23 года, я заканчивала институт и каким-то образом все же попала на сборища в их мастерской уже на Серебрянической набережной.

Когда я его видела, со мной начинались совершенно немыслимые вещи, а он все время уходил. Он умел как-то тихо исчезнуть, даже когда все плотно сидели… И так тоже было долго, и столько у меня переживаний было по этому поводу, пока однажды…

Я помню, это был майский день, и на этой же Серебрянической набережной опять пили-пели. Мы как-то встретились с ним глазами и уже, я помню, не могли оторваться. У всех на глазах, откровенно. В тот вечер он мне подарил книжечку «Белозубка». Там было написано: «Наташе-певице в память от любителя мышей» (я тогда пела русские романсы, которые почему-то всех развлекали). Был вечер, мы вышли из мастерской и пошли по Серебряническому переулку. Перед церковью, чудесной синенькой, свернули, зашли в развалющие церковные врата. Он поддерживал меня под руку, и в этот момент (эту деталь я помню — сколько лет прошло) рядом внезапно газанул какой-то автомобиль. Его первая реакция, поскольку он держал меня, была — схватить крепче и уберечь. Я это мгновенно почувствовала и еще подумала тогда: как странно, найденный мной наконец-то герой вдруг уберегает, что демоническим героям не присуще. Им же присуще что? Раз-ру-шать. А тут — мгновенный жест и яростное осознание. И я потом вот это «уберечь!» имела всю жизнь, которую прожила с Юрой.

Потом мы пошли и, помню, совершенно сумасшедше посидели на лавочке на Яузском бульваре, после чего он уехал, а я пошла себе бульварами домой с таким чеховским текстом в душе: «Я — чайка»…

Мы стали встречаться. Я помню, у меня было ощущение: странно, демонизма-то никакого нет. И дальше ему удалось

совершенно не насильно, абсолютно естественно выбить из меня всякий демонизм, вернуть меня к каким-то моим же внутренним истокам, совпадающим во многом с его, и сделать мою жизнь, в которой никакому демонизму места не осталось, легкой, веселой, прекрасной, человеческой и чудесной. Без каких бы то ни было усилий.

Он тогда писал «Лодку», не мог ее закончить, не мог нарисовать Клару Курбе. В Юриных «Монохрониках» есть вот такой кусочек:

«Полёт и любовь — необходимость для сердца. Наталья с этого момента сопутствовала мне, и многое окрасила она. Я понадобился Наталье по непонятным причинам и не видел никакого резона отказываться».