Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля

Говорят, что слава — дым, а еще говорят, что слава тешит человека. Я согласен со вторым и немного с первым. Аействительно: у меня есть Скова (это ты; я шучу), но, честно тебе признаться, мне хочется славы с маленькой буквы. Мне, да я уверен, и тебе, хочется, чтобы потомки знали, что жили-де такие люди Ю. Коваль и В. Кабанов и какие они были великие. Это смешно, но это так… Мне, например, мечтается, что я буду великим писателем, а Ийка будет ходить и думать: Ах, какой он умный, ах, какой он великий, и как это я, дура, в него не влюбилась? Твой верный, близкий и т. д..

Ю. Коваль, который проживает в г. Москве, Б-78, Хоромный т. 2/6, кв. 71.

Р. S. Сохрани это письмо для потомства.

Прочитав эту заключительную часть Юриною письма, я не нашел в себе признаков мечтаний о собственной будущей славе, а вот мечтанья Коваля смешными мне не показались. Он просто рано и точно стал ощущать свое предназначение, а меня, вы знаете, любил как друга и щедро, искренне дарил мне такое же, как и себе, предназначенье.

Не думаю, что Юра знал тогда Пушкина лучше, чем я. Совсем не уверен, что знал он «Желание славы». А все же… Пусть не в стихах, а просто в дружеском письме, пусть наивно, почти по-детски, но Юра уже тогда предугадал, вернее, понял, что может чувствовать, чего желать поэт, когда любимая, единственная на этот миг женщина его отвергла или предала.

Ну что на самом деле могу я знать о Елизавете Воронцовой? Но Ийку, Юрину любовь, я знал. Она была изумительно хороша и ни на кого на свете не похожа. И как ей было можно Юрку не любить?

И конечно, их роман со временем состоялся, они поженились (хотя и не навсегда), и Юрка стал Юлькиным отцом за год до того, как я стал отцом Наташки.

Дождь

Когда Коваль учился на первом курсе, а я пока что тоже был в Москве и кочегари\, он подарил мне номер институтской малотиражки со своим опубликованным рассказом.

Поперек листа газеты Юра написал коричневым карандашом:

«Дорогому Слафе 1-й серьезный труд. Дли бог не последний».

Слово Бог мы все тогда писали со строчной. Юрка же у нас (еще в школе) был всегда Юркой, а мы с Митрошиным Вовкой в нашем узком кругу именовались: Вофа и Слафа.

Рассказ был очень небольшой и назывался «Дождь». Он начинался так:

«Шалаш был сделан из еловых веток и протекал… Если б была здесь она! Но я прекрасно знал, что она не любит ни охоту, ни меня. Почему же не помечтать?»

Я Ийку знал, но я не знал и я никак не мог понять: ну почему она не любит Юрку? Это было совсем ненормально. Конечно, Ийка, она была такая, что я не берусь что-либо о ней сказать хотя бы немного описательное… Но ведь и Юрка, черт возьми, да разве на кого-то в мире был похож?! Ну разве что на брата Борю…

Я думаю, что Юра с Ийкой в конце концов поженились потому, что Юрка пришел в институт, и невероятная концентрация его всемирной влюбленности оказалась немного разбавленной иными впечатлениями. Ия, бедная, наконец то смогла рядом с Юркой нормально дышать.

У входа в центральную Девятую аудиторию, под пасмурным стеклянным сводом в наше время стояли монументальные гипсовые фигуры Ленина и Сталина, своими спинами загораживая изящную нишу с широкой белой чашей и ниспадающей в нее струей волы из белой львиной пасти.

В 1984 году в издательстве «Молодая гвардия» вышла Книга Коваля «Самая легкая лодка в мире». Кроме заглавной повести, сюда вошло еще несколько рассказов, а увенчала книгу небольшая изумительная повесть «От Красных ворот», где и рассказано про институт и его стеклянный свод. Тогдашняя цензура вздрогнула от странного упоминания «двух важнейших скульптур нашего времени» — и попросила это снять. Пришлось «диковинным типам» толпиться просто «у ног огромных скульптур». А уже в 1993-м, когда я издавал в «Книжной палате» Юрии сборник «Опасайтесь лысых и усатых» (его название!), Юра подал в редакцию подлинный текст. Об этом Коваль рассказал Ирине Скуридиной в большом интервью не для печати, но Ира, слава Богу, потом, когда уже Юра ушел, опубликовала этот разговор в «Вопросах литературы»: