Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля

Я еще не знала того исторического анекдота про Ньютона, с помощью которого удобно возражать оппонентам астрологии. Рассказывают, что Галлей (открывший комету Галлея) стал однажды упрекать Ньютона в том, что он увлекается астрологией. На что Ньютон ответил: «Я изучал этот вопрос, мистер Галлей, а вы нет!» Я пустилась в объяснения. Да, в том зодиаке, о котором говорят астрономы, знаки разной протяженности и не переходят один в другой, их разделяют некоторые космические расстояния. А у астрологов зодиак условный — круг, разделенный на двенадцать равных частей. Тем не менее, он прекрасно «работает». Его придумал Птолемей… Но даже Ньютон не смог бы, наверное, переубедить Ваню, когда он брался отстаивать какую-либо мысль. Ваня гнул свое, напирая на то, что доводы астрологов не имеют под собой никаких оснований. Его поддержал Торопцев. Я раздражалась. Коваль молча наблюдал. В какой-то момент он прекратил спор.

Несколько лет спустя Ваня признался, что в тот раз мэтр специально позвал его на семинар и велел ругать астрологию.

Но как-то на очередной нашей встрече Коваль вдруг спел песню, которую ни разу не пел нам прежде, — песню из фильма «Недопёсок»:

Снова холода, холода
Нам Полярная приносит звезда.
И выплыли из мрака
Все знаки зодиака,
Которые с нами всегда.

Может, это и совпадение, но мне нравится думать, что пел он для меня.

Перед отъездом в деревню Коваль неожиданно позвонил попрощаться.

— Значит, «Урания»? — начал он.

— «Урания», — подтвердила я.

— Знаешь, что я тебе скажу?

— Да знаю…

— Я тебе так скажу, — продолжил он, — через это тоже надо пройти!

Он, как всегда, оказался прав: года через три я ушла из редакции «в свободный полет».

Как только я более-менее научилась рассчитывать гороскопы при неизвестном времени рождения, я рассчитала Ковальский гороскоп.

В гороскопе Коваля бушевал первый закон марксистской диалектики — единство и борьба противоположностей. Например, большую роль в нем играли два знака, расположенные на зодиакальном круге друг напротив друга — в оп-

позиции: Водолей и Лев. Существенный перевес был все же на стороне Водолея. Различаются эти знаки, в частности, своими «политическими пристрастиями»: Лев символизирует единоличную власть, абсолютную монархию, а Водолей — демократию. Наши занятия проходили в полном соответствии с этой оппозицией, которую Коваль блистательно в себе примирял: он царил в мастерской, но был при этом абсолютно демократичен. Глядя в его гороскоп, я вдруг поняла, как надо к Ковалю обращаться: «Ваше Водолейство!»

Надо сказать, что с обращением к Ковалю у меня назрела к тому времени некоторая проблема. Слова «Юрийосич» маловато было для того образа Коваля, который я себе нарисовала. Обращение «Учитель» описывало, конечно, наши с ним отношения, но отдавало восточными оккультными практиками. Не обращаться же к нему, как к Суеру — «сэр»! Раз Коваль даже предложил звать его Юрой, но к этому я и вовсе оказалась не готова. И тут само собой придумалось это «Ваше Водолейство». Оставалось только выяснить, как к нему отнесется Коваль. Случай представился не сразу… Наш литературный мэтр назначил очередное занятие и накануне позвонил уточнить, собирается ли народ на семинар.

— Наташк, ну что — семинар-то будем проводить? Я поняла, что пора:

— Ну, если Ваше Водолейство не передумало… Секунду Коваль молчал, потом осторожно, как-то даже

крадучись, ответил:

— Мое Водолейство не передумало.

С тех пор он откликался на «Ваше Водолейство», хотя на семинарах я, конечно, обращалась к нему «как положено» по имени-отчеству.

Коваль был «образцовым» Водолеем, и мне нравилось подмечать разные хрестоматийные водолейские черты в его прозе, в нем самом и в окружавшем его пространстве. Почти всякий раз, когда я шла вдоль Яузы к мастерской, у берега стоял катерок-буксир подназванием «Уран». Это и само по себе замечательно, но самое замечательное то, что в астрологии, где каждый знак зодиака имеет планету-управителя, Уран считается управителем Водолея.

На сороковины мы с ребятами ушли из мастерской пораньше: хотелось погоревать своей компанией. У ступенек, ведущих к воде, стоял, как обычно, «Уран». При нем оказались капитан и еще какой-то дядька — должно быть, местный «механик Семенов». Завидев плавсредство, Торопцев кинулся на лестницу и стал настойчиво звать нас прокатиться. Мы замахали на него руками: с ума сошел — до вод-ныхли сейчас прогулок! «Я плачу!» — закричал Торопцев, вручая капитану купюру. И со всей своей пассионарностью загнал нас на корабль. Катерок отчалил, прошел мимо мастерской, а потом развернулся и понес нас к Москве-реке.

Там, где Серебряническая набережная закончилась, нам навстречу из-под моста выползла баржа. Ее толкал буксир по имени «Юпитер».

Ваня Овчинников