Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля

Не помню точно, когда развеялось мое недоверие. Может быть, вместе с дымом от выстрела обормота Ноздрачева. Но помню, что окончательно покорила меня глава под названием «Верея», звездный охотник Орион и колдовские слова «гайки не забудь затянуть», вдруг сделавшие физически ощутимым прозрачный холодный воздух последней барсучьей ночи.

Короче, к станции Малые Вяземы я уже был пронзен насквозь прозой Юрия Коваля, а к Филям окончательно понял, что не будет мне покоя, пока я не прочитаю и не достану все его книги (надо сказать, достал я почти все, нет у меня только «Стеклянного пруда», обменяюсь, отдам за него что хотите!). Но думал ли я, рыская по букинистическим магазинам и книжным толкучкам, что Коваль станет моим другом, и придет день, когда я буду угощать его ухой!..

В тот день с раннего утра суетился я на кухне, готовил угощенья помимо ухи и все повторял домашним: «Да ведь это все равно что Пушкин к нам в гости придет!»

И вот звонок в дверь. Прихожую заполняет громоздкий Юрий Иосифович, а с ним жена Наташа и сын Алеша (тогда ему было четыре года). Уже в прихожей, снимая куртку, Коваль стал рассказывать: Алеша спросил, куда они едут. «К Ване!» — был ему ответ. «А как его фамилия?» — «Овчинников». Алеша не расслышал и страшно удивился: «Вообще никак?» Коваль рассказал эту историю со смехом, а я не знал, смеяться мне или обижаться. Конечно, всякое было в моей жизни. Называли меня и «Апчхинниковым», а в детстве и вовсе дразнили «полушубком». Но чтобы «вообще никак»? Не то, что я очень гордился своей фамилией, но все же дедушка мой, Павел Иванович, участник Первой мировой, георгиевский кавалер, гремел по большим сибирским рекам Лене и Алдану как первый лоцман пароходства.

«Ладно, — думалось мне, — отведаете моей ухи, тогда узнаете „вообще никак“».

А Коваль ходил по моей квартире. Он и раньше бывал у нас, но как-то быстро уезжал. А теперь он мог хорошенько рассмотреть книги и наши растения, Ковалю нравились их названия. «Хамедорея», «кодеум», — выговаривал он так, будто пробовал эти слова на зуб.

Но пора было садиться к столу. Перед ухой была еще и закуска. Я не знаю, играл ли Коваль в карты или в шахматы, но одна игра у него была. Он мог вдруг указать на пробегающего по стене таракана, и надо было проявить свое знание литературы, перечислить стихи, сказки, романы, в которых бы тараканы упоминались. Например: «Таракан, таракан, таракашечка, жидконогая козявочка, букашечка» — это из сказки Корнея Чуковского. Или: «Жил на свете таракан, таракан от детства» — а это из романа Федора Достоевского. Сегодня Коваль остановился на сыре. Я победил в игре, Юрий Иосифович застрял на Козьме Пруткове — «Вы любите ли сыр?». А я вспомнил и кусочек сыру, что снился бедному Бенджамину Ганну на острове сокровищ, и сыр «добрый квартермистр» из «Игроков», и даже библейский «сыр племен», что был даден царю Давиду.

Вот вам и «вообще никак», торжествовал я, а ведь впереди была еще и уха. Уху я готовил по всем правилам, вычитанным у знаменитого историка кухни Похлебкина. В янтарном бульоне плавали куски осетрины. На нее я возлагал особые надежды. Дело в том, что после ухи я собирался подсунуть Ковалю две-три свои сказки. Никогда до этого я не осмеливался, кроме как на семинаре, докучать ему своим творчеством. Обычно мы с ним говорили о вещах вечных — о жизни и смерти, а если о литературе, то о мировой. Задобренный осетриной, казалось мне, Коваль снисходительней отнесется к моим опусам. Да только где мне было угодить такому мастеру, как Коваль! Уж он-то готовил уху не по книжным рецептам! Конечно, будучи у меня в гостях, Юрий Иосифович из вежливости мог бы похвалить мою стряпню. Но никогда на моей памяти писатель и уховар Юрий Коваль не хвалил никого из вежливости, зря, касалось ли это литературы или ухи.

Сидя за столом, в тот день чувствовал я себя вообще никак. К счастью на столе были соленые грибы чернушки, которые привели Коваля в восторг.

— Эх, Ваня, — говорил он, — если бы ты сказки писал, как солишь грибы!

А по-честному надо вам сказать, грибы солила жена моя Галя.

Опубликовано в книге: Иван Овчинников «Вообще никак» (самиздат)

Фрагменты воспоминаний

Давно ли я мечтал увидеть Коваля хотя бы на сцене, где-нибудь в Центральном доме детей железнодорожников…

И вот он, Коваль, сидит за рулем автомобиля, а я пристроился на заднем сидении, смотрю в его спину и по сторонам, конечно. А по сторонам мелькают поля, леса, перелески, дивный город Сергиев Посад и другие населенные пункты.

Почти перед каждым из них на столбах висят указатели с названием. К примеру, «д. Волковойня 0,5 км». А одна деревня называлась «Кр. Сторожка». Коваль спросил, что, по моему мнению, означают буквы «Кр.». Наверное, он хотел проверить оригинальность моего мышления. А я растерялся и ляпнул первое, что пришло в голову:

— Красная!

— Если уж «Красная», то, скорее, «Красноармейская», — сказала Ира.

— Красноказарменная, — добавил Коваль.