Коварная дама Карма (СИ)

Хисана тяжело вздохнула. Этого момента она ждала уже много лет – с тех пор, как рассказала ребенку об его отце. Соуджин воспринял несчастливую историю маминого несостоявшегося замужества вроде бы спокойно, но неоднозначно. Иногда задавал вопросы, но подходил к теме очень издалека, а потом надолго задумывался. Иногда, в минуты раздражения, что-то злобно шипел сквозь зубы, и однажды Хисана уловила нечто, похожее на «проклятая наследственность!» Она честно пыталась объяснить сыну, что в разрыве с его отцом больше ее вины и даже не чувствовала обиды, когда мальчик соглашался с ней. Однако проходили дни, а то и недели, и новый вопрос мальчика ставил девушку в тупик. Как ответить, почему отец не стал искать ее позже, когда пришел в себя и перестал злиться?

- Ты уверен, что перестал? – спрашивала Хисана.

- Ну, я бы перестал, - отвечал Соуджин, пожимая плечами. – Мне было бы интересно выяснить все до конца. И я, наверное, не поверил бы так сходу.

- Я никогда не лгала ему до того дня, - говорила Хисана.

- Да, - кивал Соуджин. А потом уточнял: - А про тетю Рукию ты ему рассказывала?

И Хисана вынуждена бывала отводить взгляд и качать головой.

Таких разговоров было множество, но девушка так и не смогла определить, чего же ее сын хочет: найти отца и просто познакомиться, предъявить какие-то счета, отомстить родственникам, разлучившим его родителей? Задать прямой вопрос ребенку она так и не решилась.

Сейчас ей показалось, что сын выбрал поступление в Академию и последующую службу в Готей-13 как способ приблизиться к Бьякуе. Хисана мягко улыбнулась, неторопливо расправила праздничный наряд и посмотрела на Джин-тяна.

- Ну ведь не прямо сейчас, правда? Мы ведь успеем женить Арату-нии?

- Ну мам! – засмеялся слегка смущенный подросток. – Что ты со мной, как с маленьким? Скажи ей, софу-сама! – он повернулся к Шигеру-сану.

- Мальчик мой, мамы по-другому не умеют, - развел руками дедушка. – Ты для нее всегда будешь малышом, даже если доживешь до седых… э-э-э… волос! Ты на собо-сама посмотри. У нас с ней столько мальчишек, и все давно взрослые, а как она к ним обращается?

- Да-а, - протянул Соуджин, подавляя вздох. Он умел замечать такие вещи, как несоответствие между возрастом дядьев и бабушкиными «Мишико-бо» и всегда втихаря посмеивался над этим. Больше всего его, разумеется, забавляло «Мури-тян», но смеяться над Куроцучи-тайчо было непозволительно даже для близких. Поэтому Соуджин и Хару убегали поржать на берег пруда.

***

Бьякуя никогда не вспоминал Хисану, но никогда и не забывал ее. Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы раскусить интригу Гинрея, и много лет, чтобы понять: любимая девушка испугалась встревать в высококлановые распри, предпочла тяжелую, но спокойную и долгую жизнь вдали от него. Наверное, она лгала тогда, говоря, что не любит. Любила. Вот только недостаточно сильно, чтобы остаться рядом и преодолевать трудности вместе. Выработанная годами объективность заставляла молодого капитана признать за покинувшей его возлюбленной право такого выбора. Скованное льдом сердце отзывалось короткой болью, но быстро умолкало.

Бьякуя никогда не заводил наложниц, но с годами избегать внимания потенциальных невест и их высокородных родителей становилось все сложнее. Хвала ками, хоть дед отстал.

Принятым у аристократов гаремам и фавориткам Бьякуя предпочитал сестриц из чайных домиков. Те не ждали от него ни запредельно дорогих подарков, ни искренних чувств, выполняя свой профессиональный долг и тем самым полностью устраивая юного князя. Очень достойное заведение обнаружилось в пятом районе Руконгая, и хотя молодой Кучики с безотчетным презрением относился ко всему, что лежало за белыми стенами Сейретея, наведывался он туда не так уж редко.

В один из летних вечеров, когда сумеречная духота вытапливала испарину даже из благородных самураев, Йоко-сан пригласила своего гостя прогуляться по берегу пруда, к которому выходил внутренний дворик. Бьякуя ничего не имел против, и когда сестрица убежала в дом за фонариком, подошел совсем близко к воде. Присел на корточки. Опустил тонкую ладонь в темную воду. Легкий порыв ветра внезапно окатил запахом свежей выпечки и голосами с другого берега. В ночной тишине было слышно каждое слово.

- Обвили чугун решетки

Плети буйного вьюнка.

Граф Фон Штосс терзает четки,

У него с утра тоска, - выводил девичий голос.

Инструмент, на котором невидимая певица аккомпанировала себе, был явно гайдзинским, песня тоже была гайдзинской, голос у исполнительницы был низковатым для женщины, хриплым и красивым считаться никак не мог. Тем не менее, Бьякуя внимательно вслушивался в историю неизвестного графа.

- Хоть бы сплетен, хоть бы ссоры,

Хоть бы рейнского вина.

Хоть бы влезли, что ли, воры.

Хоть бы рухнула стена… - страдал от безделья заморский аристократ.

Бьякуя криво усмехнулся. В собственном доме он тоже иногда чувствовал себя, как зверь в клетке, и хотя дел всегда было невпроворот, ощущение замкнутого пространства (сугубо индивидуальное) здорово давило. Скучать было некогда, но уйти хотелось.

- Хоть бы с верхнего карниза,