Еще днем, отправившись после встречи с Игорушкиным прямиком в вытрезвитель, он провел там все оставшееся время рабочего дня. Надо было срочно определиться с Туманским и Мартыновым: официально задерживать их как подозреваемых и переводить в камеру предварительного заключения из этого бомжатника или освобождать и помахать ручкой. Но для этого необходимо было еще снять подозрения, а подозрений на этих полутрезвых обалдуев хватало. Неискушенные и доверчивые, врать они еще не научились, поэтому, если выразиться классическим сыскным языком, алиби граждане врачи не имели, хотя все нутро опытного криминалиста подсказывало ему, что дружки-алкаши совершенно ни при чем, а влипли в дерьмо по собственной дури.
С позволения разлюбезного Василия Савельевича, начальника бесславного учреждения, Шаламов устроился в его кабинете и мог спокойно подвергнуть «допросной пытке» каждого из приятелей порознь, упиваясь покоем, отделенный от беснующегося за стенами спецконтингента..
Как он и предполагал, ничего путного от допросов и не получилось. Не надеясь, он отработал по тривиальной положенной схеме. Сначала, не задавая вопросов и не объясняя причины, он попросил одного, а затем второго описать все события прошедшего дня; выпроводив их, закурил, внимательно прочитал и сравнил, что у них вышло. Затем впустил одного Мартынова и помучился с ним, забросав вопросами, таящими капканы и задачки, ловушки и каверзы, загонял в тупики. Слушал, вроде, лениво, вполуха, в окно демонстративно поглядывал, телефон дергал время от времени, изображая разговор то с «Колей», то с «Люсей», потом переспрашивать начал взмокшего подопытного и его ответы ловко переиначивал; в общем, мудрил и юродствовал, как где-то, в забытых давно специальных журнальчиках, все это по-научному именовалось занудно и основательно «тактикой и психологией предварительного допроса лица, подозреваемого в совершении преступления». Помучился сам и врача судового достал до кишок, но тот добросовестно выбарахтался из его хитроумной паутины.
Время перевалило за полдень, а он не принимался еще за главного фигуранта. Туманский дожидался его среди вытрезвляющейся, дрыхнувшей и вновь поступающей безумной братвы; весь изнервничался, конечно, из-за версий своих и догадок, то есть «созрел» для допроса, но криминалист устал. А допрос — дело тонкое, здесь от спешки один вред, даже если заранее интуиция подсказывает — результата впереди никакого. Надо было избавиться от этого вредного ощущения. Мозг требовал крови, кровь бегала от мотора, а движок подсказывал: кофе сейчас хорошего с сахарком! И хотя бы пару бутербродиков с маслом!
Выписав на Мартынова постановление о задержании, Шаламов вызвал народ из райотдела, хмуро оглядел взмокшего от пота, покрасневшего, не спускавшего с него глаз парня.
— Ознакомься, — пододвинул он тому лист.
Мартынов пробежал глазами половину и вскинулся на Шаламова.
— За что же?
— Читай, читай.
Мартынов перевернул лист.
— Это как понимать? Я ему ребра поломал?
— Экспертиза установит.
— Какое же хулиганство? Все в квартире происходило? Где общественное место? Не улица, не театр.
— А это уж мне судить. Вы врач? И я не посягаю на ваши профессиональные знания. А я юрист. Позвольте мне расставлять пешки.
— Он заявление подал?
— Я смотрю, вы искушены в нашем деле?
— У отца друг адвокат.
— Интересовались, значит? На всякий случай? Если за бугром какому-нибудь негру физиономию начистить? По пьянке.
— Я не пью.
— Там. А здесь?
— Я же говорю, увиделись через столько лет. Давайте мне очную ставку с Вадимом. Чего он хочет? Он сам?.. Сам написал заявление? Я не верю.
— Мартынов, успокойтесь. У вас будет теперь время все вспомнить и обо всем подумать. Главное не забывайте и второстепенное. У вас нет алиби на целых четыре часа.
— Дались вам эти четыре часа!
— Это важно.
— Один я был! Сидел, ждал на набережной, болтался где-то. Не помню.
— Вспомните. Кто вас видел в это время? Вспомните. Многое прояснится.
— Для кого?
— Для меня, конечно.
— Да зачем вам эти четыре часа? Нашли белое пятно в моей автобиографии!
— Не умничайте, Мартынов.
— Может, я любовью занимался? — зло сверкнул он глазами. — С женщиной любимой.
И пропел с вызовом:
Шаламов не реагировал, ждал.
— Вам что? Имя ее надо? Она замужем.
— Мне надо, чтобы она подтвердила.
Мартынов опустил голову. Его увел наряд. Два вооруженных милиционера. Все как положено. Прошли по учреждению так, что вытрезвитель за секунды эти чуть не протрезвел. Так Шаламов и просил Вихрасова. Шок сделал свое дело. Мартынов между ними шел бледный, сжавшийся, даже головы не повернул в сторону Туманского, хотя тот и лез из своей койки в углу, тянулся к приятелю бывшему то ли крикнуть, позвать хотел, то ли спросить или сказать?