Коварные алмазы Екатерины Великой

– Неужели вы, Марья Гавриловна, с одного раза все письмо запомнили? – словно подслушала ее мысли молодая толстая женщина – ее необъятная спина служила отличным маскировочным бруствером для Эммы и ее дубленки. – И даже где скобка открывается-закрывается?

– Я, Аллочка, в прошлом актриса, – высокомерно усмехнулась Мария Гавриловна. – Это моя профессиональная обязанность – запомнить всякую роль, даже самую большую, максимум за сорок восемь часов.

«Вот уж и правда, актриса, – невольно улыбнулась Эмма, осторожно выглядывая из своего укрытия. – И весьма недурная! Вчера во дворе ее запросто можно было принять за какую-то деревенщину, а сейчас ну просто бабушка из высшего общества! Но это, конечно, нечто – умирать из-за какого-то Андрея! Мужиков ей, что ли, мало?» – и тут Эмма обмерла, пораженная догадкой, которая пришла ей в голову только сейчас.

Человека, который бросил эту девушку, зовут Андрей. Но ведь Андрей – имя Илларионова, знакомого, а может, и больше, чем знакомого, Людмилы Дементьевой! Неужели речь в письме идет о нем? Он звонил Людмиле с вокзала в Москве. Он куда-то исчез и не появляется в Нижнем, и выйти на его след невозможно. Неужели это он уехал в Париж, живет на какой-то авеню Ван-Дейк, пять и шляется по музеям? Но если так, значит, именно Людмила покончила с собой!

Какой кошмар! Неужели она так сильно его любила?

– Слушайте, Марья Гавриловна, – спросила толстуха бывшую актрису, которая, очевидно, теперь считалась специалистом по сердечным делам покойницы, – а ведь вокруг нее всегда столько мужиков крутилось!.. Я что хочу…

– О мертвых или хорошо, или ничего, – наставительно изрекла Марья Гавриловна, воздев сухой палец, – запомните это, Аллочка! Хорошо или ничего!

– Да что ж плохого, если мужиков много? – хмыкнул какой-то долговязый парень с плохо выбритыми щеками. – Людмила была красивая девушка, понятно, что ухажеры увивались. Что ее заклинило на этом Андрее? Как его фамилия, кстати, никто не знает?

– Ты, Петр, невнимательно слушал! – с обидой произнесла Марья Гавриловна. – Я ведь именно с имени и фамилии этого человека начала цитировать письмо нашей усопшей соседки!

– Извините, я позднее подошел, когда вы уже чуть не половину процитировали, – смиренно сказал небритый Петр. – Может, еще раз скажете? Небось не я один не слышал!

– Я тоже, и мы не слышали, и я! – загомонили соседи, и Эмма едва сдержалась, чтобы не включиться в общий хор.

– Итак! – провозгласила Марья Гавриловна учительским тоном. – Письмо бедняжки начиналось словами: «В моей смерти виноват только Андрей Илларионов, и больше никто. Из-за него я эту дурь совершила. Забеременела, а ему на хрен не сдалась!»

Грех, конечно, но Эмма едва сдержала смешок, глядя, как Марья Гавриловна мгновенно вошла в образ полупьяной, разухабистой девицы. Ей-богу, она даже сделалась чем-то похожа на Людмилу Дементьеву, какой она была, когда неуклюже выбрасывала вперед ноги на колдобинах двора.

Но тотчас настроение Эммы переменилось. «Эх, бедная девочка, зачем ты это с собой сделала? Неужели такая любовь была? Или просто сделала на него ставку, проиграла и не смогла собраться после проигрыша? И аборт, конечно, уже поздно было делать, да? И вот ты решилась, и, судя по письму, была ты в это время пьяным-пьяна… А теперь небось смотришь на все с высоты и думаешь: „Ну и напорола же я!“»

Больше здесь делать было нечего. Эмма осторожно выбралась из толпы. Ее присутствия так никто и не заметил: соседи уходили, им на смену прибывали новые, и Марья Гавриловна во второй и в третий раз принялась декламировать предсмертное письмо Людмилы, которая винила в своей смерти Андрея Илларионова.

Итак, преступник назван. И адрес известен, и места его возможного пребывания. Очень удачно, что Эмма пришла сегодня в дом Людмилы, редкостное везение. Правда, Людмила заплатила за это везение жизнью. Что ж, всегда кто-нибудь за что-нибудь платит. Главное, чтобы жизнь не выставляла счетов Эмме, все остальное ее волнует мало!

Она шла домой и твердила себе, что нужно как можно скорей забыть историю бедняжки Людмилы. Конечно, это оказалось не так легко. Как ни гнала Эмма эти мысли, забыть ее она так и не смогла.

И вот вдруг выясняется, что хорошо сделала. Людмила ей очень пригодится – завтра в три часа дня на ипподроме Лонгшамп!

Париж, наши дни

Фотоателье Катрин нашла в трех минутах от дома Армана – на площади Бастилии, позади стеклянного здания Новой оперы.

– Особого качества не гарантируем, – нахмурился рыжий умелец с бородой до пупа, – отпечатки мелковаты. Но лица разглядеть будет можно. Только, извините, мадам, сделаем не раньше, чем послезавтра.

– Мне нужно сегодня, сейчас! – взвизгнула Катрин.

– Сожалею, – рыжий-бородатый развел руками. – Поверьте, сожалею просто до слез. Но ничем не могу помочь. Обратитесь в наш филиал – около станции метро «Балард».

– С ума сошел, – усмехнулась Катрин, – это же другой конец Парижа! Я и поближе найду!

– Ищите, – покладисто согласился рыжий. – Только не гарантирую, что найдете.

Катрин пренебрежительно фыркнула и выскочила вон.