Коварный искуситель

Внезапно она поняла, что больше ей не выдержать: слишком много всего произошло. Все чувства и переживания, которые она так долго сдерживала, гордость, которая не позволяла ей плакать, – все это изверглось из нее потоком слез.

Белла Макдуфф потерпела поражение.

Лахлан выругался, но эта грубая брань только усилила плач.

Белла пала на колени и обхватила себя руками, как от невыносимой боли. Плечи ее сотрясались от судорожных рыданий, слезы струились по щекам. Лахлан в жизни не чувствовал себя таким беспомощным!

Что же делать, черт возьми? Он вцепился в собственные волосы. По нему словно опять ползали мерзкие крысы, как в той яме, куда его засадил Джон из Лорна. Кожаный акетон внезапно стал тесен, не давал свободно вздохнуть.

Иисусе, как все это выдержать? Как смотреть на ее страдания? Каждая слеза Беллы наподобие кислоты прожигала его стальную решимость. Не представляя, что еще предпринять, он нагнулся и неловко обнял Беллу. К его удивлению, она не оттолкнула его, а напротив, вцепилась, как в спасательный канат, тонкими пальчиками, словно котенок.

На Лахлана поначалу напал панический страх: прежде ему еще не доводилось никого утешать, – но в следующий момент он уже гладил ее по спине, приглаживал волосы, шептал ласковые слова, а потом и вовсе стал умолять: что угодно, лишь бы не плакала.

– Не плачьте, Белла! Прошу вас, не плачьте!

Было ужасно видеть ее в таком состоянии. Но, черт возьми, как же приятно было опять держать ее в объятиях! Слишком долго он ждал! Лахлан помнил каждое мгновение, когда дотрагивался до нее, обнимал. Казалось, воспоминания легли на его мозг выжженным клеймом, но не могли воспроизвести ощущения от шелка ее волос или легкий аромат кожи.

Он упивался ощущением этого хрупкого тела, которое прижималось к нему, щеки, которая покоилась на его груди, тонких пальчиков, которые цеплялись за него так, словно он ее единственная надежда. На минуту он мог даже вообразить, будто действительно ей дорог. Лахлан понимал, что получает удовольствие из создавшегося положения. С другой стороны – разрази его гром, но он никогда не славился особой щепетильностью.

Мало-помалу рыдания стихли, и Белла, смаргивая слезы, взглянула на него сквозь влажную пелену.

– Если вы мне не поможете, я поеду одна.

Кровь Христова! Слишком дорого обходится ему это удовольствие. Даже сейчас, несчастная и униженная, она продолжает настаивать на своем. С него довольно.

– К черту, Белла! Одна вы никуда не поедете.

Она поймала его взгляд, и Лахлан на миг забылся в сверкающей синеве ее глаз. От его решимости не осталось и следа.

– Это значит, что вы меня отвезете?

Мог ли он предложить ей компромисс? Наверное, все когда-нибудь случается в первый раз. Но будь он проклят, если в итоге ему придется горько пожалеть! Есть один – очень короткий – окольный путь.

– Вам ехать слишком опасно, но… посмотрим, нельзя ли передать ей весточку.

Видеть, как радостью и надеждой озарилось ее лицо, оказалось еще труднее, чем слезы.

– Ах, Лахлан, спасибо, я…

Он прервал ее:

– Рано меня благодарить: я ничего вам не обещаю. Но вы поклянитесь, что будете поступать в точности так, как скажу: не хочу, чтобы вы попали в беду. Где она?

– В Роксбурге.

Лахлан вздернул бровь, а Белла кивнула.

– Ее двоюродная сестра Элис Комин выходит замуж за Генри де Бомонта, а его назначили комендантом замка. – Должно быть, она уловила особую заинтересованность в его реакции на ее сообщение, поэтому спросила: – Это так важно?

Лахлан покачал головой, решив не делиться своими соображениями о причине перемещения Мэри Брюс в другую тюрьму. Он надеялся, что Маклауд и товарищи по Шотландской гвардии, которые намеревались попытаться освободить Мэри, добились успеха, как и он. Но в случае с Беллой он хотя бы знал, когда предположительно ее вывезут из замка. Здесь же все было неясно: гвардейцы, возможно, в окрестностях замка, и ему не хотелось нарушать их планы: это могло испортить все дело. С другой стороны, свадьба, когда замке будет полно народу, – отличный отвлекающий фактор.

– Когда свадьба? – спросил он.

Белла, глядя на него с любопытством, пожала плечами:

– Я не знаю.

Лахлан, посмотрев на бледное, залитое слезами лицо, где живы были только эти огромные синие глаза, почувствовал, как внутри что-то сжалось, и это «что-то» было подозрительно близко к сердцу, чтобы его считать обычным вожделением. Господи, что она с ним делает?

– Вы вправду отвезете меня в Роксбург? Или просто хотите меня успокоить?

Лахлан хмуро кивнул. Это задержит их самое большее на день. Но он не обманывал себя: каждая минута промедления, что они задержатся на границе – на английской ли, на шотландской стороне, – подобна смерти. Если их узнают… Нет, об этом нельзя даже думать: нужно сделать так, чтобы не узнали.

Строго говоря, Роксбург находился в Шотландии, однако английские гарнизоны стояли во всех важных крепостях Шотландской Марки.

– Нет, вы не поедете, – сказал Лахлан. – Я сам выясню, что смогу, только вас к замку и близко не подпущу. Я настаиваю, Белла! Вы поняли?