— Хватит! Разговорились тут! — крикнул Бенкендорф. — Ты, Струмилин, ступай обедать. И распорядись там, в кухмистерской, подать нам сюда чая, да мяса отварного, да... ну сам знаешь, чего нам троим подать к обеду. Время дорого!
Струмилин поклонился, чуть искоса подмигнул Егорову и исчез из кабинета.
Глава пятьдесят первая
После обеда, весьма простого, без супа и вина, Бенкендорф вызвал писаря, и тот умелой рукой быстро записал показания Егорова относительно того, какой механизм создал в столице Российской империи глава местных иезуитов Фаре де Симон. Простой механизм — в виде конторы по снабжению бедных армейских и гвардейских офицеров денежными средствами. Отдельно было записано сообщение Егорова о собрании купцов в сибирском городе Иркутске. И о том, как на том собрании купцы собирались отделить Сибирь от Америки.
— А дату отделения Сибири купцы назначили? — спросил Бенкендорф.
— Того уже не знаю, — ответил Егоров. — Я уже плыл в сторону Америки.
Бенкендорф махнул рукой писцу — уходить, но тот не ушёл, пока не получил на исписанных бумагах личной подписи Егорова. И настоял, чтобы дату Егоров поставил. Егоров за ту тщательность писца похвалил и выдал ему на ладонь американский доллар малой монеткой.
Бенкендорф поморщился, но своего писца публично не обругал.
За писцом скрипнула дверь, Бенкендорф отвалился от стола, встал с кресла, прошёлся вдоль зашторенных окон. Слегка отодвинул штору. На столичный город надвинулся вечер.
Что-то такое, интересное обдумывал. Обдумал. Повернулся к Егорову:
— Я сейчас велю удалить на короткое время вашего... э-э-э...
— Компаньона, ваше превосходительство. Только я в любом случае буду против такого удаления. Пока я считаюсь американским гражданином, а О'Вейзи в российских пределах считается моим слугой, такого удаления делать не следует. По американским законам. А, кроме того, я малость догадываюсь, что вы такого тайного хотите от меня вызнать. Так мой компаньон то тайное и подтвердить может. Лично подписью...
— Эк оно как вы повернули! — опять беспричинно заулыбался его превосходительство, начальник тайного департамента империи. — Голова у вас не песком набита, а думать умеет. И думает в верном направлении... Идите ко мне в службу работать. А? Оклад жалованья пока положу — тысячу рублей в год. А потом, потихоньку, сами понимаете...
— Нет, — твёрдо ответил Егоров. — Служить к вам не пойду. Ибо, повторюсь, крепкий обет дал — вернуть России этот клятый камень изумруд. А вот как верну камень, тогда и буду думать — куда мне на службу проситься. На этом сойдёмся?
— Сойдёмся, — согласился Бенкендорф. — Но тогда, в виде компенсации за отказ на моё почётное предложение о службе, будьте любезны, свой рукой напишите мне вот на этом листе бумаги, кто таков есть этот барон Халлер, в каких местах Америки, да при каких обстоятельствах вы с ним встречались, о чём говорили. И, прошу особо упомянуть, что крикнул этот барон Халлер начальнику всей балтийской таможни, господину Прокудину, прощаясь с ним у трапа английского корвета. Согласны?
— Бумагу дайте...
Бенкендорф тотчас пододвинул Егорову чистый лист датской бумаги и хорошо очиненное лебединое перо.
— Пишите там, сверху, справа: «Господину Бенкендорфу, начальнику тайного департамента канцелярии Его Императорского Величества...»
— Я напишу, напишу. Только вот, чтобы мой компаньон господин О'Вейзи не скучал, прикажите подать ему стакан русской водки. И закусить. Он водку ещё и не пробовал... как следует...
Бенкендорф сделал на лице выражение негодования, но тут же поправился и весёлым голосом крикнул:
— Струмилин!
Появившемуся Струмилину его превосходительство велел подать в кабинет водки, вина побольше, а к вину заморских фруктов.
— А к водке пусть несут медвежий окорок моего личного копчения!
Бенкендорф прочитал написанное Егоровым и заскрипел ключами железного шкафа. Очень важная бумага спряталась в тёмной глубине вместительного ящика. Туда, в темноту его превосходительство весьма криво усмехнулся.
— Присутственное время кончилось, — сказал Бенкендорф, вернувшись к столу — а мне вот надо ещё решить, что же с вами делать. Один из вас при документе, вроде как при паспорте. А вот другой, согласно нашим законам, беспаспортный бродяга. Тебя, Егоров, я могу сейчас отпустить, иди, куда хочешь, если деньги есть. А твоего слугу...
— Компаньона, — поправил Егоров.
— ...его я должен посадить в полицейский участок. До полного разрешения наших вопросов. А вопрос разрешится так, что за государев счёт мы отправим его обратно в Америку. Или туда, куда он нам назовёт.
О'Вейзи зачастил в ответ на те слова Бенкендорфа ирландскими оскорблениями отменного качества.
— Да погоди ты, Вася. — Егоров снизу вверх посмотрел на ходящего возле окон Бенкендорфа. Понял свою добродушную промашку, свою торопыжность в тайном деле, но ведь промаха не вернуть. Сегодня — не вернуть. А завтра — это будет другой разговор, и другие будут люди. — Ваше превосходительство, вина в измене с меня снята, стало быть, я могу себя представлять как потомственный дворянин?