Коварный камень изумруд

Егоров, глядя в маслянистые глаза подлого бесфамильного берендея, не догадывался, что этими словами подписал себе вечную охрану от всяких посягательств. Ну, вечного ничего не бывает, но всё же...

А Иоська Гольц смотрел на этого здоровенного русского купчика, на купчика и не похожего, и думал, что все они, русские, дураки. Этот-то купчик, может, ещё и доживёт в Америке до седых волос, а вот Григорий Иванович Шелихов и эту неделю не проживёт. Эк его, дурака, кинуло чужие земли подгребать! «Русскую Америку» обживать! Бог всю землю отдал своему, богоизбранному народу, он и будет обживать Америку. Европа, вон, видишь, устала от войн, от малоземелья. Немцев, датчан, голландцев только поманили просторами Америки, и сразу у богоизбранного народа появились рабы. Ну, пусть они называются работниками. Пусть. А потом, как Иоське Бесфамильному, то есть, конечно, Иоське Гольцу, говорил его благодетель, меняла и приёмный отец еврей Гольц: «Америка всю Землю к своим рукам приберёт, ибо это будут наши руки!»

Глава тридцать пятая

По осени 1797 года пришли они из Сибири с купцом Провоторовым на американском корвете в этот американский город Новый Йорк. А шли воровски, северным путем, мимо Аляски, Земли Баффинова — в Гудзонов залив, а уж оттуда — Нью-Йорк рядом. Льда кругом плавало — смерть. Но — пришли! Под самую ночь пришвартовались в маленькой гавани Нового Йорка, стали выпивать и радоваться.

Утром Егоров проснулся, а на корвете никого нет. Даже капитана. А напротив его лежака сидит тот, Иван Бесфамильный, что в Америке назвался Иоськой Гольцем.

— Жизнь проспишь, — грубо сообщил Егорову Иосиф Гольц. — У вас в России императрица померла, и правителем стал теперь ейный сын — Павел. Про то в газетах пишут. Да ты по-русски живёшь, значит, газет не читаешь. Давай сейчас мне письмо, что надобно отнести к здешнему купчине. То, рекомендательное письмо, от графа Толстого — Американца.

Голова у Егорова гудела от вчерашних неизвестных вин, да того крепкого пойла, что зовётся «виски». Иоська будто и это знал. Вынул из сюртука початую бутылку с тем пойлом, подал Егорову. Тот глотнул гадости, вроде в голове полегчало. Порылся у себя в азяме, достал рекомендательное письмо графа Толстого-Американца, подал Иоське.

— Я сейчас схожу до этого купца, а ты пока постереги корабль. — Иоська встал, быстро скакнул по лесенке из трюма на палубу. Егоров ещё глотнул виски. Отчаянно захотелось и квасу попить, и поесть.

А золото? Золото — где?

Егоров заметался в трюме корвета.

Нашёл он только пустые бочки да пустые мешки из-под сухарей, да немного воды в питьевом бочонке. Ящиков с золотом — не нашёл. И больших сундуков купчины Провоторова тоже не нашёл. Под своей лежанкой обнаружил Егоров лишь кожаный мешок с теми могильными побрякушками, что три года назад купил за десять рублей у покойного бугровщика Кольки Шпоры.

Вот тебе и страна Америка!

Там, в кожаном мешке лежал ещё мешок поменьше. Оба егоровских пистолета хранились там, малость пороха и двадцать круглых пуль. Маслёнка, шомпол да специальная пистольная отвёртка. Все имущество на сегодняшний день!

Егоров ещё хлебнул хмельной гадости, намочил в питьевой бочке матросский сухарь, пожевал. Осталось одно — дожидаться Иоську Гольца. Только вряд ли оно состоится, то свидание после ожидания...

Но состоялось.

— Я письмо адресату отдал, — сообщил Иоська, вернувшись через час. — Велено тебе зайти завтра поутру. А пока пошли в город. Имущество своё бери и пошли.

Пошли. Через половину версты поднялись в город да не в город, а так, в кучу разноэтажных домов, стоящих без порядка. Один дом оказался постоялым двором. Правда, Иоська называл его очень смешно — отель, ну да ладно. Иоська записал в журнал, что приехал месяц пожить купец Егоров Александр, записал имя и фамилию англицкими буквами, а потом и заплатил хозяину этой дыры двадцать четыре серебряные монеты с названием «доллар».

— Такой деньги нет! — прошипел Егоров, когда хозяин ночлежки начал орать: «Доллар, доллар!»

— А! Здесь так называют голландский талер. — Иоська Гольц прихватил Егорова за рукав. — Плати! И пошли в твою комнату. Потом сходим, поедим и пойдём искать новый банк. А там нас станет ждать купец Провоторов.

Так и сделали. Поели и банк нашли. Над входом висело огромное название банка: «Свобода Банк».

А в банке нашли и купчину Провоторова.

* * *

— Егоров Александр Дмитрии! — торжественно прокричал Провоторов, — вот теперь это твой банк, а в ём лежит твой жир! В тайне и при полной сохранности!

— Бумагу об том покажи, Илья Никифорыч, — попросил Егоров, а сам уже сильно жалел, что не взял с собой из гостиницы пистолеты.

Бумага нашлась тотчас, её принес толстый, благодушный банковский мужик, с лицом красным, бандитским. Но на англицком языке составлена та бумага. Егоров бумагу глядел, глядел, но обнаружил свою фамилию, написанную латиницей, и фамилию «Провоторов» тоже нашёл. Против купцовской фамилии стояла непонятная роспись. Егоров поднял глаза на Илью Никифорыча, а краснорожий банковец уже тянул к Егорову гусиное перо, макнутое в чернила.