Коварный камень изумруд

— Граждане иноземцы, Егоров и О'Вейзи! Соберите все бумаги, к вам отношение имеющие, и следуйте немедля за мной!

— Это куда же нам следовать в Христово воскресеньице? — удивился Егоров. — Нельзя ли узнать, гражданин хороший?

— Отчего же нельзя? Вполне можно. Его превосходительство генерал Александр Христофорович Бенкендорф вас к себе требует. Обоих. На основе секретного доноса о вашем прибытии в столицу Российской империи.

— А вот это — мой слуга, О'Вейзи. Американский гражданин. Ему за вами следовать необязательно, — вскинулся тут Егоров.

— Вы тоже, Александр Егоров, сын Дмитриев, американский гражданин. Вот потому вам, американским гражданам, сидящим во временном заключении, обоим требуется предстать перед его превосходительством. Со всеми бумагами. Объяснить надобно его превосходительству господину Бенкендорфу, зачем вы сюда пожаловали. Не купцы, не дипломаты... Выходит так, что шпионы. Поехали, некогда тут... кочевряжиться! Будьте любезны, пройдите на выход!

Пришлось идти. На выход.

* * *

Его превосходительство генерал-майор Александр Христофорович Бенкендорф, герой Отечественной войны с французами, кавалер золотой сабли с бриллиантами, несколько обижался на его императорское величество, на государя Александра Павловича. По годам его, Бенкендорфа, и по его подвигам, военным и гражданским, быть бы ему уже генерал-аншефом от кавалерии, командовать корпусом или даже всей Южной армией, а он так и остался в 1815 году, после Венского конгресса, сидеть в Санкт-Петербурге, и в чинах не рос. Его, Бенкендорфа, погодок, Алексей Петрович Ермолов, вон, уже всем Кавказом командует. И за свои кавказские победы всей военной кастой России почитается как великий герой.

А он, Бенкендорф, хоть и потомок больших европейских родов, так и остаётся в тени государя...

Официально, по дворцовой росписи, Александр Христофорович числился дежурным адъютантом его величества, но при дворе и при его величестве бывал мало.

Он по великой дружбе и по своей великой привязанности к государю тайно исполнял должность, какой до этого, 1816 года, и не знали в государстве Российском... На эту должность его направил сам Александр Павлович. Он её и придумал... И, надо полагать, придумал давно, сразу же после похорон своего убиенного придворной толпой батюшки императора Павла Первого... А воплотил только сейчас эту должность, впрочем, не дав ей пока даже названия. Но тайные права и обязанности по той секретной должности определил... устно.

Хотя... в той же Европе нынешняя должность Александра Христофоровича Бенкендорфа считалась бы... да и до сих пор считается... даже повыше статусом, чем статус министра внутренних дел...

Правда, занимает его тайное государственное заведение всего лишь малый дворец на Поварской улице, в нём всего три этажа и пятнадцать комнат, но...

Но все петербуржцы стараются мимо сего малого дворца не ходить, а деяния внутри его оценивают не ниже, чем деяния главы Приказа Тайных дел Степана Ивановича Шешковского, бывшего при Екатерине Великой грозой всех неправедных людишек...

Вроде того людишки, что сидит сейчас пред ним и уныло смотрит в окно. То есть пытается смотреть в окно, ведь окно занавешено толстыми голубыми шторами.

Ибо, если с другой стороны посмотреть, то государь Александр Павлович тайно, никак не письменно, а исключительно словесно, доверил своему бывшему флигель-адъютанту Александру Бенкендорфу свою личную безопасность. А безопасность государя — есть безопасность всего государства Российского...

— Давайте, милейший Михаил Михайлович, — пройдём по протоколу ваших ответов ещё раз, — бархатным голосом предложил Бенкендорф.

Михаил Черкутинский отвернул голову от голубой шторы на окне и замученно посмотрел мимо глаз этого... полицая, этого мучителя всех либеральных людей империи. Да какое он имеет право допрашивать его, друга и советника государя Российской империи!

А вот имеет.

— Давайте, — тихо проговорил Черкутинский.

Иезуиты учили его при таких вот коллизиях не сопротивляться мучителям, а как бы им во всём поддаваться. Кроме главного. Не называть фамилий своих учителей. Любые другие фамилии называть можно, хоть бы и фамилии государя и всех присных его. Но фамилии учителей назвать — значит смертью кончить. Рано или поздно.

— Вот вы здесь показали, Михаил Михайлович, что не знаете такого французского купца именем Фаре де Симон. Точно не знаете?

— Купцов я знаю. Многих и по именам. А больше по кличкам их. Кличку назовите, я, может быть, и вспомню имя такого... Фаре. Это его кличка?

— Хорошо. Не знаете, значит, отставим эту фамилию... Пойдём далее. Днями был в столице нашей империи некий барон Халлер. Он ездит по миру на фрахтованных кораблях, имеет паспорт гражданина Бельгии. Но в Бельгии по указанному в его паспорте адресу находится синагога. Никакого жилья при том молельном доме нет. Не скажете ли мне, где в действительности проживает сей господин?

— Не знаю, я с ним не знаком.

Бенкендорф хорошо отточенным грифелем австрийского производства сделал пометку на листе протокола.