Коварство, или Тайна дома с мезонином

В какой-то миг Тине показалось, что сверкнувшая за окном очередная молния ударила ей в самое сердце, потому что сразу закружилось-вспыхнуло перед глазами оранжево-болезненное огненное марево, и вырвало ее из жестокой реальности, и понесло куда-то быстро, чтоб не видела она больше этих виноватых, будто мутью отчаяния подернувшихся Антоновых глаз. А может, и впрямь унесло бы, если б не крайняя необходимость сейчас находиться ей здесь, в этом вот доме с мезонином…

– Собирайся, Мисюсь. Поехали. Надо на утренний поезд успеть. Света умерла. Алешка там один, – ровно и тихо проговорила она, пытаясь опереться дрожащей рукой о стенку. Ноги не держали ее. Но что поделаешь, падать было нельзя. Надо было идти собираться, надо было мчаться на вокзал, чтобы успеть к поезду…

– Тина… Что же это такое, господи… – срывающимся на гласных голосом прошептал Антон, направляясь следом за ней по коридору. – Погоди, не уезжай… Дай мне объяснить тебе! Это не я сейчас был, пойми. Иногда просто разум вдруг отключается, и все… Я и зашел-то к ней, чтоб прекратить все это сумасшествие… Прости меня, Тина. Очень прошу – прости… Я же люблю тебя, я не могу без тебя!

– Не надо, Антон. Потом поговорим, ладно? – торопливо, насколько могли позволять ей трясущиеся в коленках ноги, шагала по коридору в сторону спальни Тина. – Я не могу сейчас говорить. Уйди, пожалуйста, Антон.

– Хорошо, потом так потом. Как скажешь. А можно, я с тобой поеду?

– Нет. Уйди, Антон. Дай мне собраться. Потом, все потом… Господи, не соображу ничего… Где у нас чемоданы лежат, не помнишь? В кладовке, кажется… Или на антресолях?

– В кладовке. Сейчас принесу!

– Ага. Принеси.

Пока Антон бегал за чемоданом, она все стояла посреди их большой спальни, прижав руки к сердцу, будто боялась, что оно выскочит сейчас на твердый дубовый паркет и разобьется вдребезги. А что – и разбилось бы запросто. Последним звонким аккордом под звук утихающей уже весенней ночной грозы…

– Тиночка, давай я хоть на вокзал отвезу! – Вскоре очнулась она от мужниного за спиной виноватого, горестного голоса. Подумалось тут же: уж лучше бы он молчал. Потому что не шел совсем ему этот виноватый испуганный голос. Не соответствовал как-то этот голос тому Антону, которого она так сильно любила, который так был похож на любимого писателя. Антона Павловича Чехова. Хотя при чем в этой пошло-неказистой ситуации вообще Чехов?..

– Нет, Антон, не нужно. Лучше такси вызови. Правда, так будет лучше.

Когда они с Мисюсь вышли к подъехавшему к крыльцу такси, гроза уже совсем закончилась. И дождь почти перестал, только последние тяжелые капли с чувством выполненного природного долга плюхались в огромные свежие лужи, и небо отсвечивало холодной и влажной предрассветной бирюзой, которая к первым лучам солнца обещала засиять положенной ей утренней весенней свежестью. Молча сели в такси. Мисюсь, коротко и боязливо взглянув на Тину, робко и неуклюже махнула на прощание рукой выскочившему их проводить Антону. И на поезд они успели. Только молчали всю дорогу, изредка лишь обмениваясь расхожими фразами вроде «налей мне чаю» да «купи минералку на станции». Со стороны могло показаться, что едут вместе в купе посторонние друг другу женщины, случайные попутчицы…

Увидев почерневшего от горя Алешу, Тина расплакалась громко и отчаянно, забилась маленькой птицей в его руках. Мисюсь стояла поодаль, смотрела на нее то ли виновато, то ли сердито. Не плакала. Ее вообще как бы с ними и не было. Или была, но только в сторонке, будто она им чужая совсем. Как будто Светина смерть ее и не касалась никаким краем. И даже в процессии похоронной затерялась где-то среди черных женских платочков, не подойдя к Тине больше ни разу.

На поминках Алеша сильно напился. Когда ушли все к вечеру, сидел на крылечке, размазывал по лицу пьяные слезы, бил себя кулаком в грудь:

– Тинка! Мисюська! Ну вот куда я теперь с малым дитем денусь? А? Что я, баба, что ли? Что у меня за доля такая? Отцовская, да? Он вот тоже с Мисюськой малой один остался…

– Не надо, Алешенька, прекрати… Чего ты… Ребенок-то в чем виноват? Не надо, Алеша! Сын у тебя есть, ты ему радуйся! – как могла, увещевала его Тина, качая на руках мирно спящего малыша. – Свету жалко, конечно, но ты теперь о сыне думай. Ты ему теперь нужен…

– Да что с того, что он есть? Куда я с ним денусь-то? В декрет пойду? А работать кто будет? Нет, девки, не справлюсь я! Давайте будем придумывать чего-то!

– Ну что ты, Алешенька. Успокойся. Что тут такого придумаешь? Растить надо, воспитывать надо… Что же еще остается? А надо – и в декрет пойдешь! Ничего, Алешенька! Все устроится. А мы тебе поможем на первых порах, конечно же. Мы поживем с тобой столько, сколько надо…