Ковчег

– Сейчас для нашей страны наступило очень тяжелое время. Какие главные у нас сейчас проблемы? Экономика, вроде бы, стабилизировалась после лихих девяностых. Мы уже не голодаем, не считаем копейки. Если тогда, после краха Союза, каждый из нас думал, как дожить до зарплаты, и мог накопить денег только на новую одежду, а то и на это не хватало, то теперь мы копим на поездки в Турцию или Египет, покупаем машины, телевизоры, телефоны. Мы все время ропщем, все время чем-то недовольны. Вот сейчас мы ехали с Ритой в автобусе, и она жаловалась на власти, на то, что жить невозможно на такую зарплату. Жаловалась, Рита? – спросил Олег, в упор глядя на Риту.

– Жаловалась, – честно, уже без обычной для нее язвительности, призналась Рита.

– Жаловалась, – снисходительно сказал Олег. – А на что ты жалуешься все время, Рита? На что все у нас жалуются? Помнишь ты, Рита, как жила в девяностые. Однажды ты рассказывала мне, как в этот прекрасный период вернулась из школы домой, а у вас на всю семью был только один кусок хлеба, и твой отец со смехом спросил: «Что, Маргарита, сейчас съедим или на завтра оставим?» Было такое, Рита? Конечно, было, – ответил он сам на этот риторический вопрос. – Такое в те времена случалось практически в каждой российской семье. А нынче часто приходится видеть тебе голодающих? Нынче у нас многокилометровые пробки, потому что практически в каждой семье есть собственный автомобиль, а то и не один. Ты вот, Рита, ездила этим летом в Египет. Это что, от плохой жизни? Мы все сейчас на что-то ропщем; и я поражаюсь, как коротка память человеческая, ведь больше всего ропщут на плохую жизнь те, кто помнит девяностые, и всю эту разруху, и голод, и разбои. Согласно моему скромному мнению, а вы все знаете, что я далеко не профан в истории, не было никогда в России более сытого времени, чем сейчас. Почему же я говорю о тяжелых временах? В чем же тяжесть? Наша эпоха и самая сытая, и самая страшная, потому что в этот век благоденствия мы потеряли самое главное, то, что наполняет жизнь человеческую смыслом…

Последовала еще одна многозначительная пауза. Все с напряжением ждали, что же скажет он дальше. Казалось, в ожидании, в нетерпеливом стремлении узнать, наконец, истину, услышать, что же это за сокровище, которого, даже не подозревая об этом, мы лишились, все подались вперед; лица вытянулись, взгляды были не просто обращены к этому кудеснику, единственному в сей комнате – а может и во всем мире! – человеку, знающему страшный секрет. А Олег все молчал, словно собираясь с силами, словно это слово, что он собирается сказать, заветное, немыслимое, необъяснимое, было так велико, что не удавалось извлечь его из тайников сознания. И вот, наконец, он выдохнул, и с этим выдохом появилось, прозвучало это тайное, чего уже целую минуту ждали две дюжины ушей.

– Мы потеряли семью, – негромко сказал Олег.

Он глубоко вздохнул, рассеянно глядя перед собою, словно собирался с мыслями.

– Как-то, лет десять тому назад,– продолжал он, – я в течение года работал в школе соцработником. В это время мне пришлось познакомиться со многими детьми, узнать их проблемы, пообщаться с родителями. Точной статистики я не вел, но примерно могу сказать, что только четверть детей имели здоровые семьи. То есть там были оба родителя, они были не алкоголиками, не наркоманами… ну, всем понятно, о чем я. И могу сказать одно – дети из таких «неполноценных» семей были несчастливы. Сегодня у нас много благотворительных организаций, и когда я сам решил заняться благотворительностью, то знал, что буду заниматься именно проблемами семьи. Потому что все беды, все проблемы, которые у нас есть, имеют своим источником семью. Точнее ее отсутствие, разрушение. И ужаснейшее явление, которое приходится сегодня видеть, которое калечит жизни людей, несет невосполнимую утрату и генофонду нации, и просто созданию здоровой ячейки общества – это аборты. Мы можем этого не замечать, не отдавать себе в этом отчета, но аборты являются тем метафизическим злом, той невидимой проказой, которая сейчас поражает все общество в целом, и нас, как членов его, в частности…

– Слушай, Олег,– перебил его, наконец, вышедший из состояния транса Сергеич.– Мы здесь все состоим в организации, которая борется за запрет абортов. Я не понимаю, зачем ты все это объясняешь нам? Из присутствующих здесь никто не станет спорить с тобой, что аборт является злом. Метафизическим, физическим, каким угодно. Может ты просто уже объяснишь нам, зачем всех собрал?

Сергеич, видимо, испугался, что речь Олега, как обычно это бывало, затянется минут на сорок.

– Ты ничего не понимаешь! – завизжал обиженный Олег. – Это самое важное, определить проблему! Как можно лечить болезнь, не диагностировав ее правильно?!

– Да, действительно, Сережа. Олег все верно говорит. Давай дослушаем, что он хочет сказать, – заступилась за Вождя Рита.