Ковчег

– Вот и отлично, – сказал Олег, – теперь перейдем к делу. Гастроли Пыловой начнутся уже послезавтра. Да, уже послезавтра! – воскликнул грозно Олег, заранее отвечая на негодование окружающих. Он всегда все делал в последний момент. – Так вот, распределим обязанности. Виктор, как обычно, отвечает за технику. – Витя работал программистом и на всех наших акциях заведовал аппаратурой. – Мы с Ритой будем координаторами проекта. Сергеич и Дима едут на машинах сопровождения. Остальные – отвечают за сбор подписей и раздачу листовок. Иван, на тебе самая ответственная задача. Ты у нас психолог, а кроме того и дара слова не лишен, поэтому за тобой закреплены две обязанности. Во-первых, произносить речь после концерта. Надо будет нам совместно разработать коротенький спич на пять минуток, где ты кратко, точно и сочно мог бы обрисовать все общественное и духовное зло, которое несут аборты. А во-вторых, ты возглавишь мобильную группу, которая будет показывать фильм в городках и поселках, в которых концертов Пыловой не планируется. Среди них есть довольно крупные.

– За что же обойдены вниманием Пыловой эти селения? – язвительно спросила Рита.

– Все очень просто, – улыбаясь, ответил Витя, – везде мы Пылову показать не успеем.

– Хорошо, Олег, все понятно. Речь я набросаю и завтра тебе скину на почту. Скажи только, сколько дней продлится прекрасное сие мероприятие?

– Две недели.

– Две недели?! – выкрикнул я от неожиданности. – Я рассчитывал дня на два-три. Максимум – четыре. Но две недели!

– Иван, я все понимаю, – начал Олег.

– Нет, Олег, ты не все понимаешь, – перебил я, – ты привык сидеть у себя в офисе и работать по настроению. А у обычных смертных по-другому все. Я полгода мучаюсь с восьми до пяти, выслушивая всяких идиотов, и не собираюсь потом и кровью заработанные полмесяца отдыха тратить на то, чтобы читать лекции колхозникам, спать полулежа у Димы в «Газеле» и слушать какую-то неудачницу.

– Ваня, это же нужно для дела, – нравоучительно, сокрушенным голосом сказал Олег.

– Да, Ваня, ты что бросаешь нас всех? – поддакивала ему Рита.

– Ни за что, ни за что, ни за что, – повторял я раз за разом, уже не слушая, что говорят вокруг.

2

Неправду говорят, что нарождающийся сегодня класс белых воротничков, или как его проще и понятней называют – офисный планктон, – это все сплошь бездуховные субъекты, потребители гамбургеров и Кока Колы, люди, главной радостью и целью которых становится новый Ай-фон или еще какой-нибудь гаджет. В этом стереотипе есть, конечно, зерно истины, но оно, кажется, не очень большое. Я сам был носителем этого стереотипа, тем более что в годы студенчества подрабатывал вечерами грузчиком и с гордостью причислял себя к «рабочему классу». Даже в первый год работы психологом в типичном современном офисе я с пренебрежением смотрел на своих сослуживцев, видя в них только буржуазных эксплуататоров несчастных пролетариев, хотя со мной рядом трудились очень хорошие и открытые люди. И, наоборот, с работягами, у которых по желанию босса – поклонника всяких современных тренингов – мне приходилось проводить различные опросы, отношения не складывались. Пытаясь найти с ними общий язык, я все время наталкивался на надменность и закрытость. У них у всех при попытке поговорить по душам неизменно включалось с молоком матери (причем, матери советской) впитанное убеждение, что которому рабочие – венец творенья, а те, кто ковыряется с бумажками – не более чем обычные приживалы, трутни, пиявки, присосавшиеся к телу трудового народа.

– Ну, ты умный человек. Вот скажи, согласен ты со мною? – донимал я Витю, когда мы укладывали вещи в «Газель». К нему обращались все, когда возникали мировоззренческие проблемы.

Конечно, он был согласен. В общем и целом, да, я прав. Но он не хочет никого осуждать, работяги тоже хорошие люди. Витя вообще старался никого никогда не осуждать, придумывая всем «смягчающие» обстоятельства.

– Но, – добавил он нерешительно, – думаю, и в идеализации белых воротничков ты тоже не совсем прав.

В чем я был не прав, Витя так и не пояснил.

Вообще, мне действительно было свойственно идеализировать. С детства я замечал за собой бескомпромиссность суждений, стремление расставить все точки над i, определить кто хороший, а кто злодей, где свет, а где тьма. Такое черно-белое мышление, конечно, было плохо для моей профессиональной деятельности, но даже при четком понимании этой особенности своей психики, у меня не получалось как-нибудь ее исправить. Но за суждениями о рабочих и планктоне стояли факты, как мне казалось, на сто процентов объективные.

В двадцать пять лет меня потянуло заниматься благотворительностью. Это все вышло как-то само собою. Сначала я увидел социальную рекламу. «Поможем детям, больным раком». И тут же номер банковского счета. Хотя я только начал работать в офисе и получал не так много, зарплата штатного психолога оказалась не в пример больше доходов ночного грузчика, и мне подумалось, что с такими деньгами вполне можно себе позволить немного потратиться на благое дело.