Ковчег 47 Либра

Внизу на всхолмленном дне будущего моря поднялся вихрь, вырос метров до трехсот в высоту и двинулся к северу, оставляя за собой темный след. Дальше возникли еще два вихря — грунт прогрелся, скоро далекие склоны долины Маринера исчезнут в пылевой дымке, панорама съежится. Эх, было бы уже море, поплыл бы дня на три на яхте к островам — вон те плосковерхие горы станут островами, — мозги бы прочистились. А волны-то в море будут посерьезней земных — что там в знаменателе, сила тяготения или корень из нее? Можно проехаться на ровере — подняться на плоскогорье. Долго. Уж лучше пробежаться по Большому Кольцу, хотя все двадцать километров сидят в памяти вплоть до малейших деталей. Хорошо на Земле — всегда есть места, где не был. Всегда можно сделать то, чего не делал до сих пор, — поплавать на яхте по настоящему морю, сходить в большой водный поход, поплутать по лесу, прыгнуть с парашютом… Та-а-ак, на готовенькое захотелось? В колыбельку? Это усталость. Так и ломается наш брат.

Что хуже: стресс, постоянный плач или вот такое отупение, когда они в упор не видят изображение родителей, не слышат их слова? С полным безразличием позволяют Няне вымыть себя, переодеть, и лишь пища вызывает какой-то отклик. Их глаза, в которых уже начал было появляться огонек интереса к миру, снова гаснут. Что будет, если не прерывать эксперимент? Вырастут овощами? Нет, такой эксперимент невозможно не прервать.

Поехать что ли в сто первый блок, поговорить с народом? Все тоже устали. Что я им сейчас скажу? «Воспрянем духом!»?! Пожалуй, сейчас это из моих уст будет звучать не то, что фальшиво, а просто смешно — смех сквозь слезы. Конечно, поеду, конечно, поговорю, но сначала сам должен хоть капельку воспрянуть.

Поговорить что ли с Алексом? Если, конечно, можно назвать это разговором. Что там у нас с Землей? Двадцать световых минут в два конца. Йоран сел подальше от людей, чтобы никто не слышал, благо зал был построен с размахом.

— Привет, Алекс, что-то поплакаться тебе в жилетку захотелось. А то шляюсь тут по катакомбам, места себе не нахожу. С первыми младенцами застряли не на шутку. Шестая попытка подряд заканчивается ступором на восьми месяцах. На этот раз мы вылизали Няню до предела — ласковый голос, мягкие руки — загляденье! И все равно эти чертовки распознают подвох. До шести месяцев все нормально — улыбаются Няне, гукают в ответ репликам родителей. Потом начинают пугаться чего-то, потом замыкаются и превращаются в овощей — никакой реакции на родителей за стеклом, никакого контакта с няней, разве что изредка вялое общение друг с другом, ну и единственная более-менее живая реакция — на пищу. Причем это повторяется из раза в раз, все, чего удалось добиться — оттянуть ступор на месяц. Может быть, это какая-то защитная реакция? Так утверждают наши специалисты, они еще говорят, что необходим тактильный контакт, что няня-робот в принципе не способна имитировать родительскую ласку. Они, вероятно, правы, но это все гадания — сам понимаешь, раньше такой практики вообще не было: первый раз в истории кто-то пытается вырастить детей без участия живого человека. Понимаешь, становится страшно. Начинает казаться, что это безнадежно. Я понимаю, что задача не может быть безнадежной, этот барьер обязан быть преодолимым, иначе все теряет смысл. Я просто устал, Алекс. До того устал, что в какой-то момент захотелось на Землю. Понимаю, что это полный позор для марсианина, но было дело. Минутная слабость. Ну, пока. Если не слишком напугал тебя своей кислой физиономией, ответь что-нибудь.

Алекс обычно откликался сразу, как получал сообщение, но свет в этом ватном пространстве движется удручающе медленно. Пришлось ждать неизбежные двадцать минут. Внизу среди холмов уже бродила дюжина пьяных пылевых столбов — они, оставляя извилистые темные следы, дрейфовали к северу, где, выступая из-за горизонта, вздымалась семикилометровая стена. Там есть проезжий путь. Если подняться на эту стену, попадешь на Равнину Авроры и видишь с обрыва поперек от края до края всю долину Маринера — куда дальше, чем через это стекло. Колония оттуда видна лишь в хороший бинокль — террасы, дороги, наружные теплицы, конусообразные светоприемники. Зато каньон предстает во всю ширь: слияние ущелий Капри и Эос — сколько там в ширину, километров сто пятьдесят или почти двести? И ведь видна противоположная стена, когда атмосфера спокойна! Немного воображения — и перед тобой мечта десятков будущих поколений марсиан — настоящее море, острова, облака, зелень. Ковчег к тому времени будет уже у цели… Хорошо потомкам, которые это увидят…