Ковчег для варга (СИ)

 — Здесь что-то не так, — сказал я. Пошевелил распухшими пальцами устойчивого красного цвета. Терпенея — дрянь скользкая и колючая, пока ее нахватаешь в сачки — иззанозишься и покрасишься. Еще и лодыжки болят. И спина. Да и вообще почти всё. Рихард Нэйш неспешно мерил шагами допросную. Серая форма, нашивка «Тер-21» на нагрудном кармане, ледяной взгляд — образцовый местный «скат», разве что охранный жезл держит слишком небрежно.  — Правда?  — Имею в виду — ещё больше, чем обычно на Рифах.  — Подробнее. Не знаю, наблюдали ли за нами или нет; к тому, что Нэйш выдернул меня в допросную, здесь отнеслись наплевательски. Бывает ведь так, если преступник не желает сдавать подельников. Отправляют на Рифы, чтобы подельники его уж точно не освободили. И ведут допросы прямо там — конвоиры тогда придаются в помощь местной охране. Если наблюдали, то со стороны выглядело довольно пристойно. Я уткнулся взглядом в столешницу, бубню под нос, «скат» с намеком покачивает жезлом. Все, в общем, как прежде — ну, кроме моего рассказа. Распорядок дня на Рифах жесткий. Подъем, раздача баланды, построение — выход на работы в водные поля терпенеи, а там уж чуть ли не до заката дерешь треклятые водоросли и плюхаешь в ведра, дерешь и плюхаешь, плюхаешь и дерешь, так что в глазах ало уже через час, а цедить словечки по поводу тех, кто вздумал развести тут водоросли, начинаешь уже через два. Перерыв в полдень на час и к вечеру на полчаса, потом построение — раздача баланды — отбой. В таком ритме как-то не особенно тянет к общению, да и смертники, кому положено догнивать на Рифах — публика не слишком открытая.  — Сотня заполнена почти полностью, девяносто два человека. Приветливые такие ребятки, в большинстве своем — насильники-разбойники-убийцы, разных возрастов и потрепанности. Ветеран, как понял, прожил здесь лет десять, много новых, переведенных из других блоков за попытки к бегству или бунтам. Кучкуются как обычно — слои общества, интересы, возраст. Думаю, трое, не меньше, скоро подадутся в «угри» — уже начали выслуживаться и доносить. Группой здоровяков… если это так можно назвать… рулит Шрам, громкий разбойник был, из Ракканта. Обстановка в бараке мирная, как в сельской гостинице, и Рихард, черти водные, здесь что-то не то. Они какие-то подавленные… До меня долетел смешок.  — Подавленные на Рифах. Хотелось ткнуться носом в стол и заснуть. Как бы еще ухитриться выжать из себя связные рассуждения… Боль, усталость, голод, страх. Рифы из каждого делают зверя, в котором только это и остаётся.  — Можешь мне поверить, новичков тут встречают не с распростертыми объятиями и не через: «О, привет, вот твои нары, мы заначили для тебя пару сырых рыбёх, вкушай, драгоценный товарищ!» Упреждающей порки никто не отменял — ну, в северном блоке, как раз так и было. Так вот, они слишком смирные. То есть, мы, конечно, можем предположить, что им просто на воле надоело это дело, ну, или что они глубоко раскаялись и стали добродетельнее Целительницы, но знаешь… ни черта не верится.  — Тебя не избили — и ты недоволен, Лайл?  — Просто говорю, что это необычно, — огрызнулся я. — Покорные они какие-то, что ли. Жмутся по углам, перешептываются, и при мне еще никого не прирезали — за четыре дня, да я тебя умоляю. Нет разговоров о бегстве. Контакт пока особо ни с кем не наладился, но я так понимаю… о чем еще говорить смертникам? О чём еще думать. Я думаю об этом через раз, а тогда… когда было тогда? — думал реже. Сбежать, сбежать отсюда, сбежать…

— И ни бунтов. Ни возмущений. Вчера в баланду напихали какой-то рыбной тухлятины… жрачка, конечно, всегда была не очень, но сейчас… они просто проглотили это. Во всех смыслах — давились, глазами хлопали, но поглощали, как Эффи, когда Кани пытается ее прикармливать.

Воспоминание о дочери и внучке вышло смазанным. Вышло — будто из сна. Глупого, тягостного — какие внучки, если Рифы вечны…

— Ну, надо же, — мягко заметил Нэйш. — Не могу сказать, чтобы я заметил такие же изменения среди «скатов». Они, насколько помню, приветствуют новичков по-прежнему.

И он размял кисть, слегка ухмыльнувшись.

Стало понятно, почему коллеги предпочитают бросать на Нэйша опасливые взгляды издалека. И почему кое-кто из них с трудом может поднять руку, а у другого посекундно дергается голова.

Я передернул плечами — левое болело после утреннего удара дубинкой от особо ретивого «угря». «Скаты»… может, мне казалось, что они раньше не зверствовали так уж. Вроде как — «раньше пиво было вкуснее, а море более синим». Да и здесь ведь восточный блок, блок смертников, так что почему бы им не развернуться во всю свою мощь.