— Как в старые добрые времена, да, Лайл? — мурлыкнул над ухом голос Нэйша. Рифы вырастали впереди изломанными, корявыми линиями. Уже видны были бараки, которые раскорячились между двумя скалами в отчаянной попытке устоять. Глубокие алые пятна — садки терпепеи, алой водоросли, которая растет только в здешних водах и которая так ценится при изготовлении одежд, помад и красок. Тяжко крутящиеся колеса, гулко шлепающие по воде. Кандалы нещадно натирали запястья. — Не думал, что сюда вернусь, — ответил я, покривившись. По этим чертовым Рифам шатаются призраки памяти, дай им только волю — так они из тебя всю кровь высосут. Мы вот еще только подплываем, а из глубин меня так и просится: «побудка с подъемом солнца, работы до „алого часа“, часовой перерыв в полдень, тебе укажут спальное место, не рыпайся, не спорь, никогда не смотри им в глаза, не подворачивайся под жезл, опасайся бывших заключенных — они опаснее охранников…» Сгоряча я попытался было задавить голосок фактами из моей нынешней несомненно преступной биографии — Эвальд Шеннетский не пожалел подробностей. — По-твоему, тяну я на убийцу одиннадцати человек? — угрюмо поинтересовался я, звякая кандалами. Нэйш перевел взгляд с морских глубин на мою заросшую щетиной физиономию. — Ну, ты можешь сказать, что убивал детей, — заметил он взвешенно. — Или отравлял пиво особо придирчивых посетителей в своей таверне. — Ну уж, на такое святотатство я бы не пошел, — огрызнулся я, высматривая заключенных, ныряющих в садки на полях терпенеи. — По-твоему, у меня недостаточно кровожадный вид? — Лайл, если бы в Кайетте проводился конкурс «Наименее похожий на убийцу»… — Что? Меня в жюри бы позвали? — Думаю, победителя бы награждали твоей статуэткой. — Ладно, — хмыкнул я и поскреб щетину. — Уел. Из этого и будем исходить при работе. Влиться в компашку «борзых» мне все равно не светит, от «тихоней» тоже мало что узнаешь. Буду действовать как всегда — напропалую при помощи обаяния. Тебе советую потрясти «угрей» — тех, которые… — …решили выслужиться и получить чуть больше еды и чуть меньше работы, а потому играют роль вторых охранников, Лайл, я служил там четырнадцать лет назад, но отличу «угря» от «ската». — Ну-ну, — хмыкнул я, — запоминающееся местечко, да. Запоминающееся местечко мрачной тенью реяло впереди, отсюда уже различались отдельные блоки, лепившиеся друг к другу и скалам, как икринки. «У тебя нет больше имени, только буква блока и номер, на твою руку наденут браслет, блокирующий магию, если ты сумеешь сбежать отсюда — ты будешь чист перед законом, но за последние десять лет отсюда успешно сбежали человек пять, по одному на два года…» Корабль вдруг качнуло — коротко и не особенно сильно, но мне пришлось вцепиться в борт. — Наскочили на мелкий риф? Рвануло сильнее, корабль отозвался скрипом, по палубе с невнятным воплем «Твари!» пронесся капитан корабля. — Гиппокампы, — услышал я шепот Нэйша, — смотри. Водные лошади — вообще-то, твари исключительно мирные, ласковые, невозможно навязчивые и дико желающие всем вокруг помогать. Полупрозрачные и несколько жутковатые с виду — особенно когда из волн перед твоим лицом выпрыгивает дружелюбная лошадиная морда, и выпускает из ноздрей длинные струи пара. В неволе живут редко, а в море спасают утопающих или вот еще следуют за кораблями, весело выпрыгивая из воды. Длинное полупрозрачное тело ударилось в бок корабля, прямо напротив нас, и судно пошатнулось ощутимо. Плеснул гибкий хвост. Закричал воздушный маг с места, засуетилась команда, кто-то орал: «А если гарпуном?!» Корабль сбавил ход и начал останавливаться, мелко дрожа от прилетающих в него под водой новых и новых тел. Каждое — размером как минимум с жеребца средней лошадки. Но тел было много. Десятки. И это как-то ободряло: похоже было, что я просто не доплыву до Рифов. Хотя, конечно, «утоплен злыми водными лошадьми неподалеку от тюрьмы» — тоже звучит так себе. — Двое в балластных водах, нас тянет назад! — рявкнул кто-то из водных магов, появляясь из трюма. Ну да, гиппокампы же могут мгновенно проникать в любой резервуар, где есть вода. И тащить кое-что за собой, если нужно. Гиппокампы в питомнике, например, спокойно могли исчезнуть в одном месте, а возникнуть уже в другом — вместе со специально оборудованным «поплавком» и людьми в нем. Эти, кажется, собираются куда-то весь корабль уволочь. И, чего доброго, приспособить для каких-нибудь своих порочных нужд. Кто их там знает, водных коняг с мозгами набекрень. Удары в борт прекратились: полупрозрачные тела вильнули, отплыли на расстояние. — Сейчас разгонятся — и потопят, — пробормотал я. — А потом будут себе спасать утопающих. Нэйш, кажется, меня не слышал. Или притворился, что не слышал. Ладно, остается надеяться, что наша парочка «заключенный плюс охранник застыли у борта, не знают, куда приткнуться» выглядит естественной. — Боженьки, — сказал я, вдохновенно наблюдая, как там, в синей глубине, с полсотни рыбообразных тел с лошадиными головами, почти неразличимых, решительно и одновременно устремляются нам вбок. Удар вышел слабее, чем можно было представить, но корабль развернуло знатно. Я намертво обнялся с бортом и ощутил первый в жизни приступ морской болезни. Команда встретила удар дружным залпом морского ядреного ушизаворачивающего. Нэйш каким-то способом устоял на ногах, а гиппокампы явственно решили довести дело до конца. Несколько штук вынырнуло, сверкая и переливаясь на солнце голубизной и бирюзой. Обфыркали нас морскими струями и опять удалились на позиции разгона. — Исключительный, ты вообще что-нибудь собираешься делать? — прохрипел я, покрепче приникая к дереву борта. — Кроме как ждать, что они нас на дно пустят. — Непохоже, чтобы они собирались пускать на дно, — спокойнейшим тоном прилетело со стороны напарника. — И что, по-твоему, простой конвоир… — Гарпуны! — грянуло со стороны капитана. — Ять через ять, Одрик и Трэн, будете с той стороны кипятком их приваривать, ять через ять?! Матросы занимали позиции для боя, разминая пальцы, потирая печати на Ладонях, переговариваясь и готовя устроить глобальное, вселенское «ять».