Ковчег Лит. Том 1

Окей. Это просто вывело тебя из колеи. Сегодня был тяжелый день. Эта дорога из города, пробки, в тачке тесно, и обстановка другая, хотя и природа, конечно, но все равно, как говорил тот профессор, который принял тебя неофициально, по маминым связям, после пары в кабинете на своей кафедре наркологии и психиатрии, он говорил: друг, эмоциональные силы, они тоже не вечны, и любая нагрузка — это нагрузка, и нельзя требовать от себя всего, отдыхай больше и приходи ко мне обязательно, мы сделаем тебе курс капельниц, и вместе с психотерапией (можно начать с нескольких сеансов) это обязательно поможет, давай, бро, будешь в городе — звони, и мама отдала три с половиной кеса за эту консультацию, и так смешно было почему-то в ожидании профессора читать эту важно блестящую табличку «Кафедра наркологии и психиатрии», ха, наркология, и при чем там была наркология, интересно, а? Надо было погуглить тогда, про кафедру эту, что да как, интересно все-таки, и ты вышел с этой мыслью, и какой-то весь на приподнятых настроениях, а он там с мамой два слова перетереть остался, и ты не парился, потому что он не скажет ей ничего лишнего, ведь медицинская тайна, да и зачем ее беспокоить лишний раз, он мужик неглупый, и мама отдавала три с половиной кеса и говорила, что здоровье важнее всего, и ей не жалко денег, и обязательно позвони ему, когда будешь в городе; и ты уехал в другой город, в уже почти свой, учиться в своем вузе дальше, учиться снова, и как-то через жопу все пошло, снова, и как обычно, и ты уехал в другой город, в уже почти свой, кажется, навечно почти свой, и ты больше не был в городе… ты так и не позвонил…

Потом ты понял, при чем тут наркология. Хотя у них, наверное, об этом понятия несколько иные.

Интересно, ждал ли он звонка? Как они относятся ко всему этому вообще? По логике, они должны отстраняться, как и все эти врачи, и полицейские, и работники морга. Наверное, им надо отстраняться, иначе они бы дохли от тоски, как ебаные мухи. Но так не хочется верить в это. Хочется думать, что он ждал твоего звонка, что ты стал для него кем-то особенным, не просто очередным потерявшимся малолеткой, максималистом и идиотом, депрессивным мальчиком двадцати лет, идущим к врачу за мамины деньги… Может, он увидел в тебе что-то особенное. То, чего не было в сотнях других до тебя.

«Позвонил бы ты все-таки, дружище. Мы бы тебя сразу подлечили. Ты мог бы добиться успеха. Радости. Все кузнечики мира пели бы для тебя. А от пива — только изжога. Про остальное я молчу. А я ведь не знаю, как у тебя с этим. Торчком ты не выглядел. Хотя кто ж теперь, в наше время, по-настоящему выглядит торчком?» — так он размышлял, подъезжая темным декабрьским вечером к своему дому. Парковал тачку и думал обо мне. Жена спросила, отчего он такой задумчивый, а он улыбнулся и сказал, что все хорошо, просто встретил сегодня какого-то интересного парня и почему-то запомнил его. Но сильно рассказывать не стал, конечно. Я же не прошу занимать так много места в твоей жизни, в твоей голове. Мне нужно совсем немного места. Мне главное, чтобы я там был.

Саша допивал пиво, запрокинув голову. Затылок у него немного вспотел. Он аккуратно поставил бутылку в траву, оперев ее о колесо тачки. Машина была открыта. Тихо мыча в такт доносившейся немного приглушенно музыке, он шарил на заднем сиденье в поисках своего рюкзака и щурился от яркого света салона.

— Так-так-так, — прошептал он, расстегивая молнию на рюкзаке. — Вот и мы, — сказал он и захихикал, потому что это ему всегда было смешно: в какой-то момент вдруг осознавать, что он разговаривает сам с собой.

Две таблетки, два глотка пива. Смайлики лыбились так широко, что с трудом прошли в горло. Еще несколько глотков слюны помогли им добраться до желудка; не без терний, конечно, но какое же наше время: отнюдь не простое… Смайлики забурчали-захихикали из желудка. Привет, Саша.

Девчонка, которая сидела у него на коленях, грустно колола голую в коротких шортиках попу на остром пеньке. Немножко в сторонке от всех. Голова ее качалась в такт музыке, но не успевала за ритмом, потому что девчонка была уже очень пьяная. А вот Саша ритм чувствовал ого-го как. Чип и Дейл спешат на помощь!

— Гаечка, — прошептал Саша и захихикал. Он подошел к девчонке, взял ее личико в обе ладони, поднял и чмокнул в лоб. Она немножко удивленно улыбнулась. Немножко удивленно, типа для приличия, но довольно.

Они танцевали, как снежинки в декабрьском воздухе. Легкие и свободные. И счастливые.

— Гаечка, — шептал Саша. Шептал и целовал в лоб, крепко держа ее лицо в своих ладонях. Потом опускал ладони на ее плечи, сжимал их, глубоко вздыхал, радостно, с удовольствием, и продолжал кружить ее в танце.

Сигаретные волосы Гаечки, маленький неназойливый ветер, который играл на них, ее нежная кожа и запах перегара, который Саша чувствовал, потому что сам почти не пил, — все это было таким настоящим, таким мелодичным, что теперь уже не они танцевали под музыку, а музыка танцевала под них.