— Ну, понимаете, — Леня вдохновился от своей прозорливости и стал говорить громче, — любая вещь, точнее, если каких-то вещей много, любых предметов, растений, животных, — если их очень много, они составляют своей массой сознательное существо. Это есть их повелитель, бог, назовите, как нравится.
— А при чем здесь кабан? — не понял сын.
— Кабан — это повелитель имбиря, — объяснил Леня.
— Но почему? — спросила мать.
— Да, — поддержал ее сын.
— Понимаете, имбирь едят в основном свиньи, — начал ответ Леня, — а поедаемый и поедающий становятся похожими: есть такой метафизический закон.
Мать и сын задумались.
— Тогда почему свинья не похожа на имбирь? — спросил сын.
— Во-первых, она похожа, — подняв палец, не согласился Леня, — а еще свинья эволюционно выше и поэтому доминирует.
— Я не поняла, а что ему от меня надо, — озабоченно спросила Марина Сергеевна.
— Он, как любое божество, хочет разрастаться. Кто употребляет имбирь, отдает ему часть себя и делает его больше.
— И он всем снится? — спросила Марина Сергеевна.
— Нет, избранным. Божество выбирает избранных служителей и устанавливает с ними глубокую связь.
— Глубокую связь, — повторила мать и задумчиво облизала губы.
— Да, — подтвердил Леня, — экстатическое единение.
— Слушай, она не знает, что это такое, и я тоже, говори по-русски, — попросил сын.
— Ну, это большое счастье, — пояснил Леня.
— Большое бабское счастье, — перефразировала себе Марина Сергеевна, — а это опасно?
— Я думаю, нет, имбирь — безвредное растение, и его повелитель наверняка тоже. Вот табак, мандрагора или мак…
— Так, а что там про экстатическое единение? — перебила его Марина Сергеевна. — Что для этого надо сделать?
— Нужно отдаться ему полностью.
— Это как?
— Не знаю, — признался Леня, — божество обычно само объясняет.
— Мам, зачем тебе это? — не понял сын и изобразил нарочито тревожный взгляд.
— Просто интересно, — сказала мать и пошла на кухню. Она заварила имбиря больше, чем обычно, выпила, а потом долго не могла уснуть и от этого мучилась. К рассвету весь скопившийся сон одолел Марину Сергеевну разом, она погрузилась в сладкую дрему, а потом поняла, что стоит на поляне с вечно восходящим оранжевым солнцем. Она подбежала к лесу на своих мощных коротких ногах. Там снова стоял кабан, словно был задуман появляться именно в этом месте.
Кабан подошел к ней, обошел сзади, и Марина Сергеевна почувствовала в себе знакомое физическое присутствие. Присутствие задвигалось взад и вперед.
«Экстатическое единение, полностью отдаться», — вспомнила Марина Сергеевна.
Удовольствие начало набухать внутри нее пузырем. Он увеличивался все больше, но тонкая пленка отделяла ее от полного, окончательного счастья, и эта пленка никак не лопалась. Казалось, еще немного, и это случится, но ничего не происходило, и вдруг Марина Сергеевна поняла, что ей нужно сделать. Она физически почувствовала себя как отдельный предмет, который волевым усилием нужно отдать кабану. Но тут у нее в голове появился вопрос: «Если я отдам себя кабану и стану частью его, то кто же будет наслаждаться экстатическим единением? Кабан?» Она поняла, что не хочет, чтобы кто-то испытывал ее собственное счастье, и запротестовала внутри.
Кабан остановил движения и слез с Марины Сергеевны, а потом презрительно сморщил морду и убежал в глубь леса.
— Спасибо за все, но теперь я как-нибудь сама, — подумала проснувшаяся Марина Сергеевна. Она повернулась к спящему мужу и толкнула его в плечо.
— Чего? — простонал просыпающийся муж.
— А что если бы я изменила тебе с… — начала Марина Сергеевна хитро и задумчиво.
— С кем? — муж напрягся и окончательно проснулся.
— Например, — сказала она медленно, наслаждаясь напряжением мужа.
— С кем? — спросил муж еще раз.
— С кабаном, — равнодушно ответила ему Марина Сергеевна.
— С каким еще кабаном? С Кабановым, что ли? — муж вспомнил общего знакомого, Кабанова, и напрягся еще сильнее.
— Нет, с настоящим кабаном, лесным.
— Тьфу ты. Зачем тебе кабан? — успокоился муж.
— Нет, я просто… ну так… фантазирую. Мне интересно, что ты об этом думаешь.
— Я против, — сказал муж, подумав, — но это не так плохо, как с человеком. Животное ближе к растению, а с растением — это вообще не измена.
Марина Сергеевна рассмеялась.
Она приблизила свое крупное мягкое тело к телу мужа и испытала сладость в пояснице. Муж удивленно поддался ее движению.
— Слушай, а можешь это… — спросила Марина Сергеевна.
— Что?
— Можешь похрюкать?
Александр Грановский
Мой дед Кузя, или Турецкое седло
Мой город — весь как нотная тетрадь,
Еще не тронутая вдохновеньем.
Я, конечно, догадывался, что у меня есть, должен быть, отец, но говорить в доме об отце было не принято. Бабушка вообще не любила лишних слов, от которых, считала, все беды.