Ковчег Лит. Том 1

Иногда, правда, попадались вещи, которые, казалось, вообще не способны ломаться. К таким вещам отец относился с уважением. Как к трофейным наушникам «OBETA» или к лучшему в мире мотоциклу «Цундапп», мотор которого мог работать даже в грязи и в воде.

А еще был у него карманный барометр, который показывал, когда на ставках начинался клев. Но именно в это время у отца начинал болеть глаз, которого не было.

В такие минуты ему казалось, что это потерянный в горах Австрии глаз хочет напомнить о себе, в надежде найти своего хозяина. Когда-нибудь он и в самом деле на своем мотоцикле «Цундапп» рванет в Австрию именно в то место, которое запомнил с фотографической четкостью, и с ним может произойти…

Да что угодно может произойти, если знаешь, как замкнуть контур, и в тумане боли уходил на этажи к Ефимычу пить новокаин, который снова включал в голове музыку.

…Этот барометр отцу подарил еще один его друг — Ильин (а точнее, Александр Борисович Ильин) за ремонт часов, стрелки которых вращались в обратную сторону, словно увлекая Ильина все дальше и дальше в прошлое, откуда он возвращался порой сам не свой — с горящим взглядом и новой тайной в видавшем виды фанерном чемоданчике (тогда многие ходили с такими чемоданчиками).

Честно говоря, я так и не смог тогда понять, кто такой Ильин и чем он вообще занимается. Время от времени он приносил отцу в ремонт какие-то странные вещи — то японский микроскоп, удачно выменянный им на ранее отремонтированный отцом портативный радиоприемник (для диверсантов) «Radione», то потемневшую икону, которую просил просветить рентгеном, чтобы определить — есть ли под верхней чернотой еще слой.

На меня Ильин обычно не обращал внимания и лишь один раз, словно о чем-то вспомнив, вытащил из своего чемоданчика какую-то книгу и незаметно передал мне.

Это был «Остров сокровищ» Стивенсона.

Я тут же начал рассматривать замечательные рисунки Жоржа Руо, чтобы не мешать отцу исследовать квадратную пластину из бело-серебристого металла. Вся она была покрыта какими-то иероглифами и письменами.

— Что это? — спросил отец.

— Деньги, — сказал Ильин. — Такие раньше были деньги. Только очень давно…

— Хорошо сохранились, — сказал отец, откладывая в сторону мощную лупу.

— Сплав платины, алюминия и меди, — пояснил Ильин.

— А что — есть такой сплав? — усомнился отец.

— Есть… Точнее — был… — сказал Ильин. — Двенадцать тысяч лет назад… в Атлантиде…

— Это на деньгах написано?

— Нет, здесь написано другое… — Ильин подслеповато поднес пластину к глазам. — Выдан в храме прозрачных стен… если с финикийского… с древнефиникийского перевести.

На что отец даже отвечать не стал — ушел просвечивать пластину рентгеном. Ильин хотел удостовериться, что в сплаве нет стыков.

Но кто бы мог тогда подумать, что через сорок лет об Ильине будут снимать фильмы и писать газеты, а его коллекция произведений искусств и предметов старины окажется одной из крупнейших в Европе, которую специалисты оценят в сорок миллиардов долларов.

…Были в ней рукописи А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя, А. С. Грибоедова, переписка Екатерины II с Вольтером, около десяти тысяч отреставрированных лично Ильиным старинных книг, не считая икон, картин и прочих раритетов древности.

Одно только первое издание Острожской библии, по заключению экспертов, может стоить от полумиллиона долларов. Не говоря уже о редчайших экземплярах — «Византийских эмалях», библии Вольфа с рисунками Густава Доре, морском уставе Петра Великого и «Царской охоте» в четырех томах.

Остается только гадать, что думал и чувствовал Александр Ильин, когда пил чай из серебряной кружки великолепной работы Ивана Равича, изготовленной лично для Петра Первого, который тоже, возможно, пил из нее чай, а может, и кое-что покрепче.

Или когда брал в руки это маленькое евангелие, которое Екатерине Второй подарили еще в детстве. Или листая редчайший экземпляр книги Йосифа Флавия «Иудейские Древности», изданной в 1590 году в Германии. А потом выходил во двор и ложкой Фаберже задумчиво размешивал корм для курей…

И все это в доме простого электрика, который всю жизнь проходил, как бомж — в кирзовых ботинках и рабочей спецовке.

Потом, правда, выяснилось, что мать Александра Ильина из древнего дворянского рода Римских-Корсаковых. После революции она вышла замуж за чекиста Ильина, который принимал активное участие в экспроприации ценностей из имений и церквей и «увлекся» коллекционированием. Даже научился реставрировать книги и прочие предметы старины, к чему постепенно привлек и сына, Александра.

Но Александр пошел дальше отца — стал художником, и не просто художником, а уникальным мастером имитации техник старых мастеров-иконописцев, освоил тайны изготовления эмалей и много других вещей. Вдобавок ко всему, какое-то время проработал реставратором в Киево-Печерской лавре, где восстанавливал иконы, редкие книги и делал кожаные переплеты.

Монахи сами отдавали ему самое ценное, чтобы только не досталось «безбожникам».