Ковчег Лит. Том 1

Завтракали они громко, их булки крошились на стол и под стол. Помидоры, не желающие разрезаться тупым ножом, мялись и текли, и мужчина хлебным мякишем промокнул со стола жижу и отправил себе в рот. Чуть позже, когда уродливых красных ломтей осталось мало, супруги выяснили, что помидоры-то, оказывается, были немытые, муж и жена друг на друга понадеялись. Ужаснулись тому, что и огурцы, которые они ели вчера, и яблоки — все было немытое! Пожилая женщина принялась ругать мужа, что, дескать, она дала ему пакеты и велела намыть все как следует в дорогу, а он ей — не было такого! Перебранка длилась минут пять, в конце которой супруги решили, что опасно доедать оставшиеся три ломтя немытого помидора, и сунули их в битком набитый отходами пакет от постельного белья. Со стола убирать они не собирались — сразу после трапезы рухнули каждый на свою полку, мужчина развернул газету, а женщина… достала планшет, долго елозила пальцем по экрану и включила видео. Наушников у нее не было, потому мне пришлось прослушать передачи для домохозяек вроде «Давай поженимся» и «Пусть говорят». Я дважды попросила убавить громкость, но женщина этого не сделала и ничего мне не ответила, хотя я видела, что она слышала. Всем сердцем возненавидела противную старуху! Читать не получалось — слишком много беспросветной тупости на квадратный метр. Господи, я ведь лежу, пытаясь читать Новый завет, и проклинаю неугодную мне пожилую женщину. Прости, Господи, что не выношу подобные Твои творения, что ненавижу их и желаю зла, потому что они посмели не уважать меня!..

Невыносимо мне находиться в числе средних, донельзя простых, беспардонных! Как только меня задевают грубостью ли, резким словом, вместо того, чтоб простить, не заметить, я всем сердцем проклинаю человека. Молиться о здравии врагов своих? О, не помогает, не помогает, совершенно не совпадает! Шепчу одно, а сердце «сдохни, тварь» твердит, и, главное, легче, гораздо легче, чем от молитвы!

Новый завет положила под подушку и отвернулась к стене. На мое счастье, планшет вскоре разрядился. Некоторое время мы втроем ехали в тишине. Эти два недоразумения убаюкались монотонным качанием поезда, а я лежала с распахнутыми глазами. И зачем я взбунтовалась неуважению чужого человека? Да так глубоко, что теперь чувствую боль и опустошение? Сколько раз приказывала себе: позволь людям быть такими, какие они есть, этому миру позволь быть таким, сама будь собой и честно делай свое дело… Но неужели мы с ней, вот с этой вот, одинаково любимы Богом?! Гордыня, мать ее! Когда уже научусь, когда достигну, когда же сердце мое станет добрым, когда же смогу подставить вторую щеку или всю жизнь так и буду — «сдохни, тварь», а потом каяться, маяться, сожалеть… Успею ли я пожить на этом свете хорошим, добрым человеком?

Одно время я сторонилась людей, но «возлюби ближнего своего» не давало покоя, уж я порой так старалась возлюбить, что ненависть к несовершенству человека усиливалась, я очень тяготилась тем, что вынуждена находиться рядом. Тогда я придумала вот что: пыталась в человеке увидеть бога, кусочек бога, маленькую крупицу бога, ведь совсем без бога человек не бывает, и умудрялась ее, эту крупицу, находить (или придумать), и было легче выдержать человека, порой удавалось даже испытать к нему тепло…

Всю дорогу, почти тридцать часов мы ехали втроем, четвертый человек не появился. Присесть за стол пожилые супруги мне так и не предложили, я ходила пить чай на боковое место и вновь взлетала на свою полку.

Мужчина и женщина по-прежнему раздражали своей невоспитанностью, нетактичностью, неумением вести себя в общественном месте, своим молчанием и своими разговорами. Разговаривали они только когда принимали пищу, все остальное время кряхтели, сморкались, кашляли и вздыхали. Мужчина украдкой дымил в туалете, и запах его вонючих, наидешевейших сигарет противно висел в воздухе. Мне очень хотелось пойти нажаловаться, но я сдерживалась. После очередного перекура я пролепетала что-то вроде «меня тошнит», а он ответил: «Ты ж не беременна». Его жена, видимо, испугавшись, что я могу сказать проводнику, решила задобрить меня яблоком — вытянула вверх руку, в которой только что держала носовой платок. «Съешь», — единственное, что она мне сказала за всю дорогу. На яблоко налипли крошки от печенья, от него пахнуло копченой курицей.

Ни найти, ни придумать крупицу бога ни в нем, ни в ней не получалось. Едем дальше, три чужих человека. Супруги воткнулись каждый в свой сканворд и время от времени задавали друг другу вопросы и друг друга поддевали:

— Как?! Ты не знаешь кто написал «Три товарища»? Ну ты и дура!

— Так ответь, кто, умник!

— У дощечки своей спроси.