Мужчина молча кивнул ей. Мы с Соней вышли с ним на одной остановке. Видели, как он несся через дорогу, на ходу останавливая нужную маршрутку.
Моей сестре восемь, но она уже обзывает меня «Жирдель» и злобно хихикает, жуя сливу. Но самое ужасное — Соня назло зовет меня Верони́кой!
— Веро́ника! Нечего коверкать!
— Чего? Какая Верон́ ика? Ты же русская.
— Мне все равно! Иди ешь свои сливы…
С детства я обожала диснеевские мультики и американские фильмы. Называла всех своих кукол англоязычными именами, типа Пауля или Джессики. И всех поправляла, когда кто-то называл меня Верони́кой. Веро́ника!
И очень хотелось мне уехать из России, как и многим подросткам, но денег на это не было. Родители не понимали, зачем мне туда, и вообще куда — туда? В последний школьный год я много болела — невзлюбила окружающую меня действительность. Не нравились место, где живу, и те, кто находился вокруг меня. Сегодня по скайпу бабушка предложила мне на следующий год переехать к ней в Дрезден, поступить там в университет и шире улыбнуться. Чтобы сводило челюсти от счастья. И я улыбнулась про себя, но не так широко. Внутри такое — лети! А еще глубже — что здесь не устраивает? Люди? В себе чо-нить поменяй, может, и не будет так воротить от людей. Вот как рассуждал мой головной мозжечок. И я решила подумать. Им самым. Мозжечком же можно думать, биологи? И подумала! Сдам единое государственное счастье, и вжух — в небо… Страшно весело — убежать от нашего тяжелого менталитета и в один момент все и всех бросить. Когда растешь, ощущаешь, что счастья-то никакого нет — жить сложно. Особенно таким, как я, людям — сложным. Которых мало кто поймет и которые за это всех непонимающих поимеют. Бабушка дала мне «на подумать» семь месяцев, но звала каждую неделю:
— Внученька, забрось эту свою жизнь и лети!
Но я подумаю, совсем немножко подумаю… И решу своим головным мозжечком. Что не так, биологи?
С моей лучшей подругой Леной мы познакомились еще в первом классе:
— Меня Веро́ника зовут.
— Верони́ка?
— Да нет же, Веро́ника. Постоянно все ошибаются.
— А я Лена. Меня вообще часто зовут: «Лен!». А я слышу: «Тлен! Что будешь на завтрак, Тлен? Тлен, веди себя нормально!»
— Да, не повезло тебе с именем. Ну, будем держаться вместе.
А в четырнадцать лет я пожаловалась Лене, что не было у меня первого поцелуя. А вот соседка из какого-то подъезда…
— Джульетта-то? Которая Улыбкина? Она ведь с детства мечтает стать гастроэнтерологом, какие у нее могут быть поцелуи?
— Что ж назвали-то так? Джульетта…
— Ее любят за длинные волосы. Локоны у нее, как провода у старых телефонов — завивающиеся и упругие.
— Да у нее не голова, а шторы из волос!
А у самой Лены уже в десятом классе появился парень, с которым они стали жить вместе. Лицо у него, конечно, мрак. Прилип к ней и постоянно рядом ходил — сюда, туда, оттуда. Прилипало. Расставались раз шесть, но Лена, пожалев его, опять возвращалась. И я постоянно слышала от них:
— Я, — говорил ее парень, — когда-нибудь стану ответственным, обеспечу нас и сделаю тебе дитя.
— Ты, — отвечала Лена, — слишком много балакаешь.
— Я, — уверял раб ее, Ярослав, — навсегда твой.
— Да, — плакалась она, — а я вечные кошелек и утренняя овсянка. Где справедливость?
— Лен, да выплачу я ипотеку…
— Вот и живи со своей ипотекой, а не со мной.
И с тех пор, наблюдая подобные сцены, я переставала верить в мужчин — во мне развивались эти, фимени… феними… феминистические наклонности. Во!
Соня пожаловалась, что я с ней никуда не хожу:
— Сегодня дома сижу, завтра сижу, вчера сижу. Мне надоело!
И пошли на наш городской спектакль «Иван Царевич и Серый волк». Все актеры были в очках — фишка театра.
— Почему Царевич в очках? — спросила меня сестра.
— Ничего не видит.
— Есть же линзы.
— На них он еще не заработал.
Соня нахмурилась. В конце спектакля началась развлекательная программа: актеры — Лиса и Почтальон — спустились со сцены к детям.
— При чем здесь почтальон? — удивилась Соня.
— Да не знаю, — сказала я. — Для интерактива впихнули.
— Они мне не нужны, себе забери! — зло прошептал Почтальон Лисе, снял с себя очки и отдал их ей. Почтальон и Лиса подозвали детишек к себе. В руках у Почтальона портфель с конфетами — ребята должны были за «Коровки» отгадывать загадки. А Лиса молча облокотилась на край авансцены — смотрела за Почтальоном, чтобы тот чего-нибудь не натворил. Соня с унылым видом подошла к нему.
— Сколько лап у паука? — загадал Почтальон.
— Восемь, — Соня взяла конфету и положила в рот.
— А кто знает, сколько лап у клопа?
— Да, наверное, тоже восемь. Ой, вру, шесть, — отгадала Соня.
Почтальон дал ей вторую «Коровку». Сестра выиграла конфеты четыре, когда Почтальон вдруг нагнулся к Соне и прошептал:
— Хватит отгадывать, дай другим детям ответить.
— Я не виновата, что загадки отгадываю. Вы их составляли? — Соня ткнула пальцем в живот Почтальона. Тот смущенно оглядел зал.
— Вы! — закричал мне Почтальон. — Отгадайте загадку!
— За конфету? — с недоумением спросила я.