Ковчег Лит. Том 1

А не захотела идти из-за Ленки. Она окончательно рассталась с Прилипалом (ура). Я за нее порадовалась, сказав, что все она правильно сделала. Но Лена сидела молча, лицо — как сметанка. Однородное и белое. Называется — ушла в себя. И тут вдруг она засмеялась со слезами на глазах. Истерично так. Аж страшно. Потом успокоилась и одним большим «ух» выдохнула всю эту муть на меня, да так, что я в расстройстве чувств в школу не пошла. Через несколько часов эти грифельные ощущения прошли. И я, рыдая, рассказала родителям и о Лене, и о съеденном грифеле. Как они отреагировали? Ну, не каждый родитель знает, что их ребенок дурочка. Они, конечно, обалдели, но простили меня и посмеялись, а потом взгрустнули. И опять посмеялись — смех, как известно, реакция отрицания. Ихи-хи.

Тридцатое ноября

Соня подхватила ротавирус и полдня слезно просила меня поиграть с ней в куклы. Но я готовилась к ненавистным ЕГЭ и не могла выполнить ее просьбу.

— Вероник, сходи тогда в магазин, я хочу игрушкуантистресс для детей.

— Не могу, я пишу сочинение.

— Наверняка плохое. Когда играть-то будем?

— Когда закончу с уроками — нескоро.

— Ну хватит нагнетать-то.

— Ну хватит мне мешать-то.

— Ну, как вам угодно, сударыня, — сказала Соня, взяла в охапку кота и вышла с ним из комнаты.

— А кота-то куда понесла?

— Он тебе для вдохновения нужен?

— Да, как натурщица пусть сидит.

— Как освободишься — маякни.

Соня подошла к маме.

— Пойдем играть.

— Я выщипываю брови.

— Сходи к парикмахеру, он тебе все волосы с лица-то повыдергивает.

— Вероник, поиграй с сестрой.

Ну елки-моталки. Если и проводить время с сестрой, то с пользой. Сели на махровый розовый ковер и пересчитали деньги из Сониной свинки-копилки.

— Болит у тебя живот сейчас?

— Когда деньги считаем, не болит. Вероник, вот у меня есть пятьсот рублей, на что я могу их потратить?

Выбрали ей игрушку на сайте.

— А сколько мне еще до нее копить?

— Две тысячи шестьсот.

— Лет?

— Рублей, — хихикнула я. — Попроси у Деда Мороза. У тебя ведь будет два подарка — от него и от родителей.

— Не хочу, чтобы Дед Мороз мучился. А я, кстати, сочинила стих, пока ты писала свое недосочинение.

— Читай.

— Дура, дура, дура. И маленький дурак. Какая же я дура? Я свихнусь и так. Роба, роба, роба. И желтенький утес. Жирнющая корова и жирненький лосось.

— Туше.

— Чего?

— Молодец, говорю. Умно пишешь.

— Я гений.

Первое декабря

Гуляли с сестрой на детской площадке. Соня лепила снеговика. На площадку прибежали два мальчика-близнеца в одинаковых курточках. Близнецы подбежали к Соне и начали лепить вместе с ней. Пришла их бабка с широким квадратным лицом и узкими глазами.

— Тихон!

Один из мальчиков подбежал к бабке.

— Ты Тихон?

— Я Тарас.

— Мне нужен Тихон. Ти-и-хон!

Первый мальчик убежал и прибежал второй.

— Дай я затяну тебе капюшон покрепче.

Второй, отнекиваясь, отстранился от слепой бабки, и мальчики разбежались по разным концам площадки. Бабка сначала искала их, но потом, отчаявшись, села на скамейку. Сидела неподвижно, прислушиваясь. Но спустя пять минут встала, отошла от скамейки и протяжно заорала:

— Ти-и-хон!

Близнецы и Соня оказались рядом с бабкой.

— Да завяжи ты ему капюшон, Тарас. Завяжи!

Но ребята веселой гурьбой сорвались с места и помчались прочь от бабушки, заливисто смеясь и кидаясь друг в друга мягкими, еще рассыпчатыми снежками… Не улечу я отсюда. От этих слепых бабушек и смешливых ребят. Никуда не улечу.

Пятнадцатое декабря

Ждала сестру с очередного занятия по фортепиано.

Вокруг все было тихо, чинно, по-школьно-музыкальному.

Вбежала в школу женщина, волоча за собой светловолосого сына. Он переобувался, пока мать отчитывала его за банку с консервированными персиками, которую тот, купив, не выложил из рюкзака и притащил в музыкальную школу. Агрессия такая от женщины исходила, что могу сказать: жесть, а не мамочка. Сама мама выглядела так, как звучал ее властный голос: стройная, в брюках-сигаретах, черные каблучные сапоги, в бежевой шубке непонятного животного и с волосами, накрученными в блондинистые спиральки. А сегодня вывесили объявление на всех видных глазу (лишь глазу) местах: входить родителям на второй этаж школы запрещено, а для детей вход только по пропускам. Уставший охранник мучил нерадивых детей расспросами о том, почему они мозг не забыли, а пропуск забыли. Мать отправила на занятие сына, а сама начала подниматься по лестнице. Охранник, чуть не проглядев:

— Гражданочка, куда это?

Она прет напролом.

— Женщина, стойте!

Поднимается по лестнице.

— Остановись!

Гражданка остановилась.

— Видели табличку? Вход воспрещен!

— Чего? Мне надо с учительницей поговорить.

— Воспрещено.

— Чего? Мне надо на второй этаж. Пропускайте!

— Не пропущу.

— Чего? Мы с вами взрослые люди!

— Не…

— Я женщина, — крикнула женщина, — а вы кто такой?

— Нельзя.

— Это мне-то нельзя? Я пять лет здесь сижу каждый вторник и пятницу, жду сына с занятий. Чего это мне нельзя?

Минут пять беседовали. Женщина грузно сошла с лестницы и, направляясь к кабинету директора, саркастически бросила:

— У вас весеннее обострение.

— Сейчас декабрь!