Ковчег Лит. Том 1

Но прежде чем чокнуться, Крысин открыл иллюминатор и, опуская безымянный палец в стакан, четырежды, крестообразно стряхнул капли водки наружу — в сторону воды, неба и двух берегов.

Крысин выпил легко и залпом, женщины пригубили, Андрей Валентинович осилил половину своей половины, и лишь Степан Аркадьевич, хоть и поперхнувшись, последовал примеру Крысина.

Устойчивые шаги по трапу не заставили себя ждать.

Капитан Рыбин, оглядев закусывающих, кивнул, поднял полный стакан и просто вылил его содержимое в себя. Даже не хмыкнув, он снова кивнул и, не закусывая, развернулся — и лишь пятки кирзовых сапог со стоптанными каблуками еще мгновение напоминали о его недавнем присутствии.

— Н‐да, сибирский характер, — проговорил Андрей Валентинович, но все, кроме Крысина, почему-то посмотрели на него с осуждением.

«Сибирский характер» был местной фигурой речи, употребляемой излишне часто — по поводу и без, — над которой заезжие гости беззлобно, а иногда и ернически подсмеивались.

Крысин же, освежив стаканы, усмехнулся:

— Вы, Андрей Валентинович, зря в очередной раз иронизируете… Это ж веками цементировалось. Крови и кровей тут понамешано. Я тут давеча Степану Аркадьевичу уже рассказывал. Про Слюдянку. — Степан согласно кивнул. — Первопроходцы — казаки, голь всякая перекатная — сюда поначалу перли, за ними государство подтягивалось. Остроги строили, все как-то обустраивалось. Кто только сюда не добредал… Ссыльные поляки и армяне держали тут торговлю, евреи — почтовый тракт, китайцы были лучшими горными рабочими, немцы — инженерами. Где они теперь все? — Крысин бросил быстрый добрый взгляд на сестренок Крафт. — Кроме потомков немцев и китайцев, но уже на других ролях? Ну, армяне по-прежнему торгуют. А остальные? Перемешались… Вот вам и «сибирский характер» — та самая гремучая смесь!

— А вы сами из каких будете? — дабы снизить пафос, поинтересовался Андрей Валентинович.

— Из ссыльнокаторжных…

Выпили еще, кто сколько смог, и Степан Аркадьевич отправился наверх, на палубу — подышать и покурить.

Солнце, поднявшись с востока, со стороны недалекой Японии, уже съело туман.

Дверца рубки была приоткрыта, и Степан Аркадьевич туда непроизвольно заглянул.

Капитан Рыбин мирно спал на коротком топчане.

Никем не управляемый катер шел наискосок Байкала сам по себе.

На палубу вышел Крысин в вишневом берете, похожий одновременно на Фауста и Мефистофеля.

— У нас все в порядке? — осторожно спросил Степан Аркадьевич.

Крысин мельком поинтересовался внутренностью рубки и состоянием Рыбина.

— Доверьтесь мне, как поет Елецкий в «Пиковой даме», — склонившись к уху Степана, заверил Крысин.

И, не отстраняясь от уха, поинтересовался: — Вам сестренки Крафт нравятся?

— Ну да, миленькие, — не без удивления от столь резкой смены темы легко признался Степан Аркадьевич.

— Вы с ними поосторожнее…

— В смысле?

Рыбин в рубке надсадно закашлялся, перевернулся на другой бок и снова затих.

Исток Ангары уже раздвинул все еще далекий берег, обозначив слева мелкие строения порта Байкал, а справа — взбирающиеся по зеленому склону белые домики Листвянки.

— Вот там, — указуя перстом на сиренево-синие байкальские волны, бегущие к порту Байкал, — прямо напротив мыса Малый Баранчик, потонул драматург Вампилов.

— Стремное место?

— Стремнина там сильна. Ангара берет начало… — едва ли не пропел густым басом Крысин и поправил двумя пальцами вишневый берет.

Вдоль подошвы ровных скальных гряд, на границе воды и камня начала кое-где извилисто обозначаться в прохладной утренней синеве выемка, и обволакивающие туннели Кругобайкальской железной дороги, уходя, заворачивали к невидимому западу. Солнце золотисто подсвечивало скалы и несколько раз остро сверкнуло рельсами.

— Там, за поворотом, — вновь указал Крысин, — в районе восемнадцатого туннеля у ручья Киркерей мой прадед, уже освобожденный из Александровской каторжной тюрьмы, забивал последний костыль на стыке Великого Сибирского пути. То есть формально и натурально его забивал министр путей сообщения князь Хилков, а прадед, тоже Михаил Иванович, ему костыль подносил и кувалду, а тот в три удара его и вогнал в шпалу! Наш был человек Михаил Иванович!

— Князь или прадед?

— Оба, — чуть уязвленный иронией, выдал Крысин, словно печать поставил. — И родом были из одной Тверской губернии, Бежецкого уезда. Хилков был еще тот князь, не из простых!

— Да ну?

— Как водится, окончил пажеский корпус. Служил в лейб-гвардии егерском полку. В отставку вышел штабскапитаном. Недолго пробыл чиновником МИДа и уехал с товарищем на два года путешествовать по Европе и Америке. Вернувшись, был мировым посредником Бежецкого уезда. Но долго не усидел — снова отправился за океан. Там поступил в англо-американскую компанию по сооружению Трансатлантической железной дороги. Простым рабочим. А спустя четыре года стал там заведовать службой подвижного состава и тяги. После Америки около года был слесарем на паровозном заводе. В Ливерпуле. А вы говорите — князь!