Теория бран утверждала, что воспринимаемая нами Вселенная есть лишь крошечная часть чего-то огромного, тончайшая прослойка шпона в фанерном листе бесчисленных соседствующих реальностей. По мнению Куэйхи, в этом крылось нечто заманчивое в теологическом плане, напоминающее концепцию рая наверху и ада внизу, между которыми втиснут субстрат воспринимаемой человеком действительности.
Однако теория бран не имела ничего общего ни с раем, ни с адом. Она вела происхождение от пресловутой теории струн, а конкретно от ее парадокса, именуемого проблемой иерархии.
Снова ересь. Но Куэйхи уже не мог остановиться, он стал копать дальше.
Теория струн утверждала, что фундаментальными кирпичиками материи являются в минимальном постижимом масштабе простые одномерные петли масс-энергии. Подобно гитарной струне, эти петли могли вибрировать – «звенеть» – в различных модах, каждая из которых соответствует определенной частице в классической шкале. Кварки, электроны, нейтрино, даже фотоны представляют собой лишь различные моды вибрации этих фундаментальных струн. Получалось, что даже гравитация может быть образом поведения струны.
Но гравитация сама по себе представляла проблему. В классической шкале, то есть во Вселенной людей и зданий, кораблей и планет, гравитация гораздо слабее, чем принято считать. Да, она удерживает планеты на околозвездных орбитах. Да, она заставляет звезды обращаться вокруг центра масс Галактики. Но в сравнении с другими силами природы гравитация едва ощутима. Когда «Пресвятая Морвенна» опускала электромагнитный манипулятор, чтобы забрать кусок металла у буксира-доставщика, магнит преодолевал силу притяжения Хелы – всю мощь планеты. Если бы гравитация была сопоставима с другими силами, она раскатала бы «Пресвятую Морвенну» в блин атомарной толщины, в металлическую пленку на идеально ровной – благодаря той же гравитации – сферической поверхности планеты. Лишь невероятная по меркам классической шкалы слабость гравитации давала жизни возможность существовать на планетах.
Однако теория струн утверждала, что на самом деле гравитация чрезвычайно сильна, нужно только взглянуть на нее внимательнее. В масштабах шкалы Планка, содержащей наименьшие из возможных величин, теория струн означала, что гравитация нисколько не уступает другим космическим силам. Эта шкала и многие другие аспекты реальности показывала совсем иначе. У нее имелись семь дополнительных измерений, свернувшиеся клубком, точно мертвые мокрицы, – гиперпространства, доступные лишь на микроуровне квантовых взаимодействий.
Такая точка зрения, однако, порождала эстетическую проблему. Другие силы, в совокупности именуемые электрослабым взаимодействием, заявляли о себе как об энергии с особыми свойствами. По утверждению же теории струн, гравитация заметна лишь при условии, что она в миллионы раз превосходит силы электрослабого взаимодействия. Подобные энергии находились далеко за пределами экспериментальных процедур. В этом и состояла проблема иерархии, доставившая физикам немало головной боли. И теория бран – результат одной из попыток избавиться от вопиющей несогласованности.
Теория бран – как понимал ее Куэйхи – утверждала, что гравитация в действительности не уступает электрослабому взаимодействию даже по классической шкале. Вот только всякий раз она утекает прочь, прежде чем получает шанс показать свои крепкие зубы. То, что остается, – гравитация, которую мы ощущаем в повседневной жизни, – всего лишь жалкие остатки чего-то гораздо более мощного. Львиная доля гравитации рассеивается в стороны, уходит в соседние слои и измерения. Частицы, составляющие бо́льшую часть Вселенной, были «приклеены» к базовому объекту, конкретной бране, одному из слоев «фанеры», которая в теории струн называется балк-пространством. Именно поэтому обычная материя Вселенной видна только в одной бране, где ей случилось существовать: материя не вольна перетекать из слоя в слой в объеме балка. Но гравитоны – переносчики гравитации – не имеют таких ограничений. Гравитоны способны путешествовать между слоями, беспрепятственно пронизывая балк.
Лучшая из пришедших на ум Куэйхи аналогий – бумажная книга. Каждое слово текста – вечная и неотъемлемая собственность страницы – знать ничего не знает о содержимом соседних страниц, лежащих всего в доле миллиметра. Зато книжные черви прогрызают блок страниц перпендикулярно.