— Вот вы уважили рабочего человека, купили флакон! Другие приходят с пустыми руками, а жалко, что ли? А Гоша никому не откажет, выслушает, поможет и словом и делом, прально я грю? — выстрелил он скороговоркой. — Вы вдвоем пришли, это хорошо, это славно. Тут ведь какая арифметика получается? Двое мужиков — или друзья, или враги. Сначала, как водится, обнюхаются, погрызутся, как собачки, а потом, глядишь, подружатся. Мужчин сближает водка и драка. А прибавь вам женщину — начнется война. Потому что трое — это уже общество! Как физики гонят — самая надежная опора — три точки. Не четыре и не пять, а верняк — три. А если вас четверо? Дело швах! Трое обязательно сделают из четвертого козла отпущения. Ну а если вас станет пять персон — пиши пропало! Война! Так-то оно… Узники сходят с ума в одиночной камере, а когда попадают к таким же сидельцам, теряют разум, потому что хотят всех перекрошить в капусту! Когда соберутся двое во имя мое… Ха-ха-ха! — Гоша рассмеялся. — Вот ты скажешь, двое обязательно забьют до смерти третьего? Прально грю? И ошибешься! Добрые люди всегда могут найти общий язык, вот чё я тебе скажу! Что два, что три, что двадцать три!
— Помолчи минуту, башка раскалывается! — взмолился Гена.
— А что плохого в словах? — нимало не смутившись, продолжал Гоша. — Ничего плохого, прально я грю?
Он на ходу откупорил бутылку, приложился к горлышку, шевельнулся острый кадык на заросшем бородой горле.
— Ах, щастье! Глотни вот по сюда! — обкусанный ноготь указал на край этикетки.
— Я не пью… — отвернулся Монгол.
— Подшитый?
В голубых глазах электрика угадывалось искреннее сочувствие.
— Тебе какое дело?
— Национальное русское заболевание! — важно сказал Гоша. — Где я ни был, сколько народу ни перевидал, так, как русские, никто не уважает водочку родимую!
— Я, как видишь, не очень-то русский.
— Русский! Все русские, кто родину в эпоху перемен не бросил! А национальности придумали обманщики, чтобы добрых людей ссорить!
Он свернул в затемненный тупичок, громыхнул связкой ключей, скрипнули несмазанные петли, запахло моторным маслом, выдохшимся пивом и жареной картошкой. Гоша нащупал выключатель, яркий свет ударил в глаза.
— Милости прошу в мою берлогу! — пропел электрик.
Гоша привел их в обыкновенную рабочую мастерскую. Стеллажи были завалены всякой всячиной. Набор разводных ключей, гайки и шурупы, сложенные в ящичках. Высокий, упирающийся резным гребнем в потолок шкаф был заперт на висячий замок, покрытый густой коростой ржавчины. В старом зеркале с облупившейся амальгамой по краям пятнами расползалась чернота, отражалась плитка и маленький холодильник, настолько старый, что у Павла возникли сомнения в его работоспособности. Побелка осыпалась, в углу свил паутину паук-крестовик. Невесомая нить задрожала — насекомое спустилось вниз, суетливо перебирая мохнатыми лапками.
— Штрудель, дружище! — радостно заорал Гоша. — Скучал без папочки!
Он протянул трупик засохшей мухи, удар жала поразил мумифицированное тельце.
— Паука зовут Штрудель? — спросил Павел.
— Тебя зовут Паша? — передразнил его электрик.
— Дрянь, — сказал Геннадий.
Крестовик деловито оплел муху витками паутины и, отяжеленный добычей, медленно поднимался в свой угол. На желтой спине чернел геометрически ровный крест.
— Кому-то не нравится, что ты лопаешь бифштекс, приятель!
— При чем тут бифштекс?
— Съезди при случае на мясокомбинат, здоровяк, — спокойно ответил электрик. — Коровы плачут, как малые дети, стоя в очереди на эшафот. Так-то, братишка! Никто не хочет умирать! Я приношу Штруделю мух. Нарочно собираю трупики между окон или снимаю с клейкой ленты, что висят в офисах. У тебя в офисе висели такие же?
— Извини его, Гоша! — вмешался Павел. — Видеть, как паук ест у тебя с рук, будто щенок, непривычно.
— Привычка — тот же страх, — заметил Гоша. — Люди обрастают привычками, а потом расстаться с ними не могут. А правда, она рядом, под боком. Увидел, как старушка в автобус влезть пытается, подсадил, и весь день на душе светло. Песика бродячего на улице подкормил, товарищ забухал, — подмигнул он Монголу. — Позвони, узнай, если надо, отвези в клинику. Вот он, настоящий кайф, а не бабки да телки! Этого, братки, ни за какие гроши не купишь!