Ковчег XXI

Опять ни облачка на небе, в душе ни горести, ни зла.

Заказан осенью молебен во славу света и тепла.

Мотив, известно, незатейлив.

Но звуки женственно добры.

Осин с березами запели многоголосые хоры.

Какие солнечные числа для песен осень отвела!

Звучат возвышенно и чисто лучистых дней колокола.

Всего отпущено по смете: и медь, и золото в листве.

И думать не к чему о смерти, когда ни тучки в синеве.

Дождик ленивый

Дождик ленивый в окошко накрапывал.

Я в чебуречной талант свой закапывал.

Или откапывал? Кто его знает…

Важно, что был я действительно занят.

Пальцем водил по дубовой столешнице.

Хохломолдавской подмигивал грешнице.

Обалдевал от свинины без жира —

той, что, возможно, собакой служила.

Пьяный, обкуренный бог помещения,

точка московская, повар кавказский,

вот уж спасибо вам за угощение

мертвой водицей, добытою в сказке.

Уксусно прыскали в нёбо соления.

Прыгали стулья: летела Вселенная.

Грязное небо в воде пресмыкалось.

Плавали в небе окурки. Смеркалось.

Пегас

Недолго запад был в огне. Закат помедлил и погас.

Ты жеребца подвел ко мне: «Знакомься, – вымолвил, —

Пегас!»

Но я не поднял даже глаз: мол, эти скачки не для нас,

а электричество и газ милей дороги на Парнас.

Седлай кудлатого коня, скачи в изорванную ночь.

А мне тревожиться невмочь. Оставь, пожалуйста, меня.

Я стар, я вымотан и слаб, суставы скованы сольцой.

Не иноходца мне – осла б! И не галопом, а трусцой.

Тягуч осенний сон земли, и дождь окно мое кропит.

Но я не сплю, пока вдали несется цоканье копыт.

Донузлав

Время беспутно, и спутаны карты. В памяти озера

поступь эскадры.

Блекнет, как лица на выцветшем фото, слава былая

бывалого флота.

Видят во снах океанские мили старые, ржавые, рыжие

цепи —

те, на которые флот посадили, чтоб охранял одичалые

степи.

Склянки не звякнут, сирены не рыкнут. Картой крапленою

лоция бита.

Цепи на солнце потерянно дрыхнут. База военная богом

забыта.

К Черному морю махнем дикарями. Клево в обнимку

лежать с якорями.

Солоновата слеза Донузлава. Слава эскадре!

Посмертная слава.

С возрастом

С возрастом уместнее икона, оберег, иной счастливый знак…

В оторопи утреннего клена чуткий зарождается сквозняк.

Ввысь он поднимается, срывает алого рассвета паруса.

Жаль, чудес на свете не бывает, но извечна вера в чудеса.

Душу тронет легкая досада, как порыв незримый ветерка.

Дрогнут белый свет и тени сада, и скользнут немые облака.

У костра