Ковчег XXI

Всякий напрасный вздор сонно несет река.

Сладко хрустит костер косточкой сушняка.

Дрема глухой страны. Звезд надо мной не счесть!

Вызнать бы у луны, где я и кто я есть.

В темени далеко фара скользит лучом.

Думается легко. Вроде бы ни о чем.

Хрустальное утро

Утро сквозило кристальное.

Лужи трещали хрустальные.

Лес, до последнего листика,

в жесть переплавила мистика.

Так и забудутся летние —

травное великолепие

и безупречная пластика

в мелкой воде

головастика.

Венера

Дождь за окнами. Прохлада. Под охраной, в тишине

спит античная Эллада, улыбается во сне.

В зал войду, еще не зная, что пойму я наконец:

это вечности связная, это гения гонец

И растроганное зренье затуманится слегка,

лишь известное творенье вынырнет издалека.

Изменяются манеры и ваянья, и письма.

И прообразы Венеры обновляются весьма.

Паву высечет земную чья-то юная рука.

Только сердце ждет иную, пережившую века.

И понятнее, чем прежде, и заметней станет вдруг:

это памятник надежде без одежды и без рук.

Нет, она прошу прощенья, никакой не идеал.

Это веры воплощенье в неживой материал.

Славься, каторга исканий, вся в мозолях и в крови, —

та, что высекла из камня искру вечную любви!

Кто это выдумал

В. Митрохину

Кто это выдумал? Осени долгой свечение

все еще теплится в рощицах и между строк.

Облака белого неуловимо влечение.

Неба вечернего тихий, неясный восторг.

Золотом соткано знамя над всеми высотками.

Воздух такой, что не выдохнуть имя без слез.

Кто этот ловкий, кто вырезал озеро с лодками,

сладил сусальный багет из осин и берез?

Кем это создано и на мгновение созвано —

к сонному берегу вечности, кромке веков?

Тянутся тени к востоку легко, неосознанно,

и продолжается в кронах возня сквозняков.

Осенняя ночь

Ночь ходила смутная, глухая, для грехов удобная вполне.

Ударялась, чем-то громыхая. Колыхала космы по стене.

Дерево продрогшее стучалось то и дело в стылое окно.

Только почему-то не случалось то, чему случиться суждено.

Все лететь, наверно, не хотели, прятались, ленивые, вдали

легкие посланники метели – белые мохнатые шмели.

На пляже

Я начертал на зорьке письмена у берега морского на виске,

заветные вписал я имена мысками туфель на сыром песке.

Но солнце поднатужилось едва – и высох, и просыпался

песок.

Волна любовно гладила слова, за слогом перевеивая слог.

Пылает юг, и плавится восток, и запад распаляется в ответ.

И всем не до меня и не до строк – из тех, что перечитывал

рассвет.

Осенний курорт