Ковчег XXI

Печаль забвенья в сквере, на газоне, печать ее на дамочке

с собачкой.

Курорт уже впадает в межсезонье, точнее именуемое

спячкой.

Ко сну приготовление включает в себя дежурный ужин

и прогулку

к ощипанному парку, переулку, большой воде, баюкающей

чаек.

Терзается вода, не замечая тебя, меня, хохлушек

с омичами.

Колеблется и слушает вполуха, о чем бурчит никчемная

старуха.

Судьба

Размечены пути в пространстве мглистом —

и в этом ушлом веке, и в античном…

Во Франции я вырос бы голлистом,

поскольку был де Голль харизматичным,

как дева Орлеанская, пожалуй.

В ее бы состоял я, верно, войске,

по-братски относился к ней, по-свойски,

хотя и преклонялся перед Жанной.

С воинственными взглядами своими

спартаковцем я стал бы в Древнем Риме.

Но если б невзначай ошибся классом,

то тут уж оказался явно с Крассом.

Тщеславие – примета не к добру, но

мы все мечту о подвиге лелеем.

И кажемся себе Джордано Бруно,

живя и умирая Галилеем.

Тепло

Безвестной воле повинуясь, оно на улицы вернулось.

Извне лилось и в мир текло телесно-нежное тепло.

И словно не было ненастья. Легки, ленивы сквозняки,

неуловимы, будто счастье, твоей касаются руки.

На воле

друзьям по перу,

В. Митрохину и Е. Винокур

Душе моей наскучили перила,

измучили оглобли, удила.

И вот она взяла и воспарила,

поскольку пару крыльев обрела.

Презревшая земного притяженья

привычную, обыденную власть,

она, едва над бытом поднялась,

почувствовала головокруженье.

Какая даль, чеканная, резная!

Свобода – без опаски не вздохнуть.

И кружится душа моя, не зная,

лететь ли ввысь, назад ли повернуть.

Времена

Где те века, что вытесаны в камне, —

грязны, необразованны, грубы?

А двадцать первый выкроен из ткани,

которой обиваются гробы.

Где время то, отлитое из бронзы?

В курганы улеглись его вожди.

Не воины теперешние бонзы,

но то же властолюбие в груди.

Где эра, громыхнувшая железом?

С кастетом и теперь она, с обрезом.

И гвозди для Христа и Спартака

куются и сейчас наверняка.

Своей эпохи кто из нас не узник?

Для новой веры нет оков и стен.

И сеют козни чьей-то телекузни

кресты и полумесяцы антенн.

Пусть разнятся иуды и герои,

одна на все столетия печать:

повязаны большой и малой кровью,

которую прогрессом величать.

Куст