Ковчег XXI

Говорят, что только на рассвете

смерть и незаметна, и легка.

Широко забрасывает сети

в этот час недобрая рука.

Небосвод под утро пуст и бледен,

как бумаги девственный листок.

На слова беспомощные беден

заревом не тронутый восток.

Лишь на миг забудутся сиделки,

от ночных забот едва дыша,

тут же вдоль обоев и побелки

проскользнет незримая душа.

Не смущая жалобами близких

и пока восток едва белес,

невзначай уходит, по-английски,

под покров надгробий и берез.

… Долго наблюдал я, как светало.

Разливалось утро, как река.

Только что-то вдруг затрепетало

и, как моль, коснулось потолка.

Январь спешит

Январь спешит. Мы им не дорожим, он бесится, он этим

нас изводит,

и вьюгою пугает, и уходит. И зол, и потому неудержим.

Его дыханье чувствую во сне, неслыханно тяжел ледовый

панцирь.

И ветки под окном трещат, как пальцы, ломаясь

в неуступчивой возне.

От царства отрекается январь, не видя в нас почтения и

страха.

Снега на нем как шапка Мономаха. Сияет сквозь метелицу

фонарь.

Гляжу в себя печально я

Гляжу в себя печально я, дыханье затая:

живет во мне песчаная случайная змея.

Не видывал такого я, не чуял и во сне, —

слепая, бестолковая, очковая во мне.

И на свету сознания, и в омуте забот

коварное создание обиды стережет.

Покусывая, мучая, ты душу холоди,

змея моя гремучая, лежащая в груди!

Скажу кому угодно я, прочувствовав нутром:

ты в сказке подколодная, на деле – под ребром.

Тесей

Боги ли шепнули мне: «Беги!», я ль решил, что сделать это

вправе…

Долог путь к известности и славе – коротки к бесславию

шаги.

Уходя, тебя на берегу спящей, беззащитною оставлю.

И хотя еще себя прославлю, оправдаться так и не смогу.

Образ твой сумею сохранить – сгубленной запомню,

неповинной.

Свяжет нас незримой пуповиной та твоя спасительная нить.

Оттого что стихнут голоса или пустота возникнет рядом,

ты очнешься и тревожно взглядом черные догонишь

паруса.

Потрясенно выдохнешь: злодей, раненой волчицею

завоешь.

Быть неблагодарными всего лишь качество врожденное

людей.

Все как есть покажется игрой, выдумкой никчемной и

нескладной.

То, как поступлю я с Ариадной, эллины простят, ведь я

герой.

В ресторанчике приморском

В ресторанчике приморском, на терраске,

где прохладно ближе к вечеру и сыро,

пивом пенным я смывал дневные дрязги,

пыль дорожную и все обиды мира.

Я проматывал открыто, без утайки,

состояние души пивным бокалом.

И глядел, как непоседливые чайки

режут небо по немыслимым лекалам.

Над акациями ветер поднимался

и сгущалось и темнело голубое…

И все лучше, все яснее понимался

ровный говор черноморского прибоя.

У скал и возле трепетной воды