Ковчег XXI

Все толще лед. Но я еще не вымер.

И зябкая родня живет окрест.

И нас метлой безжалостной не вымел

слепой доисторический прогресс.

У фауны по-прежнему в фаворе:

могуча поступь, величава стать.

И тот, кто мелок, жаден и проворен,

меня завидев, должен трепетать.

Чуток еще продержимся пока мы,

хотя все неуютнее в лесу.

Ледовые расставлены капканы,

период ледниковый на носу.

Природа словно мачеха скупая.

Плетемся мы, в развитии отстав.

И смотрим, как угрюмо наступает

великий и глобальный ледостав.

Последнее тепло

Отпустило. Потеплело. Накатила благодать.

Все, что лето не успело, осень силится раздать.

Вызревает лютый холод в сизых зернах облаков.

Но пока тепло. И молод легкий цокот каблуков.

Память

Столько в чулане своем берегу

хлама невиданной пробы.

…Синие тени на белом снегу.

Словно резные сугробы.

Негде хранить, а выбрасывать жаль:

копится мелочь любая.

Солнце. Февраль. И слепящая даль,

белая и голубая.

Рухляди груды в моей кладовой —

уйма сокровищ таится.

Бездна лазурная над головой.

Сизая сиплая птица.

Тесен деревьям оклад серебра.

Время навеки застыло.

Да, это было как будто вчера.

Если когда-нибудь было…

Как тихо на земле

Как яблока бока, закат оранжев.

Отчетлив каждый дальний уголок.

И чудится, что все, что было раньше,

всего лишь затянувшийся пролог.

А может, и не с нами это было,

 что жизнью в изумлении зовем?

Иглой слепящей облако пробило —

и мы в луче пылинками плывем.

Все ближе громыхание финала.

Но я упрямо верю, что пока

всего лишь увертюра прозвучала

к тому, чему звенеть еще века.

Снова март

День лучист, и снег вот-вот растает.

Зябнет и кружится голова.

Если слов для песни не хватает,

значит, надо выдумать слова.

Снова март, и ладно все на свете.

Дышится свободно и легко.

Так светло, что верится в бессмертье.

И до горизонта далеко.

С годами

С годами все скучней и проще. На все взираю свысока.

Смутны березовые рощи. Угрюмы думы сосняка.

Настыли души, загрубели. Не принимаются всерьез

отвага сосен корабельных и легкомыслие берез.

У самого края

У самого края, по бровке, по кромке

огромного поля, у звезд на виду,

бреду я. Ты слышишь мой голос негромкий?

Ты видишь, как медленно, тяжко иду?

Когда-то казалось, что мы всемогущи,

что юности вовсе не будет конца…

Шаги все короче, звучанье все глуше,

и тонут во тьме очертанья лица.

В ночи ни тепла, ни печали, ни гнева —

всего, что имело значение днем.

Я движусь – и путь упирается в небо,

и звезды встречают озябшим огнем.

Примечания

1

Курман-Кемельчи – крымско-татарское название села.

2

Абдал – возвышенность на окраине Симферополя, занятая под кладбища.