Ковчег XXI

Разметало мое поколение

по углам, в забытье, в темноту.

Мы остались, наверно, последние,

не разнявшие рук на лету.

Раздвигается наша Вселенная,

излучая слабеющий свет.

Мы вдвоем, а вокруг ни селения

на ближайшее множество лет.

Сквозь земные уходят расщелины

наши близкие в звездную глушь.

Обозначено красным смещением

расставание родственных душ.

Задержался на этом разъезде я,

где мгновений осталось в обрез.

И рисует былые созвездия

престарелая память небес.

Разбегаются чьи-то галактики —

хвостовые горят фонари.

Но, как прежде, в домашнем халатике

ты встречаешь меня у двери.

Не слабей же, объятие страстное,

разлучающим вихрям назло,

чтобы вдаль под смещение красное

нас по-прежнему вместе несло.

Усталость

Я вдруг почувствовал усталость

и в каждой клетке лишний вес.

Как будто у меня осталось и сил,

и времени в обрез.

Но нет желанья торопиться,

беречь и год, и день, и час.

Исчезло даже любопытство

к тому, что будет после нас.

И все, на чем судьба держалась,

вперед безудержно гоня, прошло.

Осталась только жалость.

К тебе. Тебе, но без меня.

Бабье лето

Ну, вот и все, пора подбить итоги,

доходы лета посчитать в уме.

Пожухлой желтью краплены дороги,

ведущие от осени к зиме.

Куда бы озабоченно ни шел ты,

поблизости совсем или вдали,

багровым, фиолетовым и желтым

испятнана родная часть земли.

Наряден тихий мир, как именинник.

Сияет ясной осени свеча.

И льнет к лицу летучий паутинник,

щетинистую щеку щекоча.

Запоздалое тепло

Нежданно просветлело, развиднелось.

Ненастье словно выронило власть,

и солнца неожиданная смелость

ликующе на землю пролилась.

И то, что от осклизлости устало,

безрадостно лежало, тяжело, —

как будто просияло, заблистало

в ответ на запоздалое тепло.

Гляди, какие тучи на подходе!

Об оттепели осень солгала.

Но так хотелось нежности природе.

Решилась обмануться – и смогла.

Переселение душ

Облезлый отыщется скверик в угрюмой зеркальности луж.

В бессмертье захочется верить и в переселение душ.

Упрямо считаем ошибкой синюшную ленту беды.

Останусь я в памяти зыбкой наморщенной ветром воды.

И в зеркале том, у скамейки, я вдруг обнаружу себя

взъерошенным, шумным и мелким, не значимее воробья.

Ветераны

Вымотавшись в закоулках звездных,

наши подустали телеса.

Ждут вестей холодных и серьезных

лысые осенние леса.

Кажется, и зим уже не счесть нам,

так же как и лет не перечесть.

Мы еще побудем и исчезнем,

как, наверно, динозавр исчез.

Ясно, мы на грани вымиранья.

Но земля наследует от нас

красные легенды и сказанья.

И еще – наград иконостас.

Мамонт