Пиво, однако, не помогло. Роящиеся мысли не позволили Коулу опьянеть ни на йоту. Он слушал философские речи Джефферсона и всем своим видом изображал интерес. Тот упорно продолжал промывать племяннику мозги и, как ему казалось, отлично справлялся со своей задачей. Протертое кресло было неудобным, от пыли першило в горле, и Коулу чертовски хотелось сесть в джип и вернуться в Берлингтон. Он ведь уже выслушал целый ворох детских историй о своем отце, перезнакомился с дюжиной баров в Бостоне и даже на фамильный особняк посмотрел изнутри. Почему же он до сих пор здесь?..
Впрочем, Коул знал ответ на этот вопрос.
– Так мы выедем на рассвете? Хм… Далеко отсюда до заправки? – спросил он, задумчиво поддев носком ботинка коробку с хламом. – У меня бензин на нуле.
– Боюсь, до ближайшего города миль десять. Но в сарае за домом есть канистры. – Джефферсон гордо усмехнулся и, сделав радио погромче, откупорил новую бутылку пива. – Я регулярно заезжаю сюда и обновляю запасы. Пользуйся на здоровье! Только давай займемся делами утром.
Коул выдавил благодарную улыбку, а через пятнадцать минут, в разгар новой беседы, отлучился в туалет. К счастью, в доме ни его, ни водопровода не было, поэтому пришлось идти на улицу.
Морозный воздух. Такие яркие звезды над головой, что можно разглядывать ковш Большой Медведицы. Запах бензина.
– Что ты, твою мать, творишь?!
Джефферсон отпрыгнул от струи топлива, метящего на его протертое кресло и ящик с пивом. Расплескивая бензин сразу из двух канистр, Коул не пропустил ни один угол: тщательно полил пирамиду из картона, захудалую мебель, забаррикадированную хламом лестницу и даже стенд с оружием, которым так хвастал Джефф.
– Остановись!
Он набросился на Коула, пытаясь вырвать канистру у него из рук, но Коул замахнулся ею, точно мечом, и очередная струя бензина ударила Джеффу прямо в лицо. Тот закашлялся, отпрыгивая, насквозь мокрый в горючем, и молча покачал головой.
– Не будь дураком, – вздохнул Джефф, когда Коул отшвырнул пустую канистру и вынул из внутреннего кармана зажигалку, стащенную из незапертого фургона Джеффа по пути в сарай. – Ты ведешь себя как подросток в пубертате! Что и кому ты хочешь доказать? Это дом твоего отца! Твой собственный дом, Коул!
Он ничего не ответил. Коул уже давно знал, где его дом на самом деле – там, в Вермонте, ждет, когда же он вернется из этого дурацкого путешествия. Его дом любит чай с мятой, жемчужные шляпки и демонических котов. Этот дом там же, где пенится серо-голубое озеро, похожее на море, и где души утопленников сторожат кленовые леса. Коул всегда будет возвращаться туда. Коул всегда будет знать, что правильно, а что нет.
Он никогда не бросает своих обещаний на ветер, даже если однажды бросят его самого.
– Последний из рода Гастингс, значит? – прошептал Коул и щелкнул зажигалкой на расстоянии вытянутой руки. Пламя затанцевало в расширенных зрачках, а затем принялось танцевать на паркете: зажигалка упала. Дом загорелся раньше, чем Коул договорил: – Тогда пусть здесь все сгорит дотла!
Жаккардовые шторы вспыхнули в мгновение ока, а следом – коробки и мебель. Даже если бы он не полил все бензином, дом, облицованный внутри деревом, был обречен. Сейчас же ему и вовсе хватило всего пары минут, чтобы превратиться в огненный смерч. Коул не без наслаждения наблюдал, как Джефферсон мечется между столбами пламени, ругаясь, пытаясь укротить высокое пламя ударами своей куртки.
Затем Коул вышел из дома и, забравшись в свою машину, достал сотовый телефон.
Жужжание, донесшееся из спальни, вернуло меня в реальность. Метка атташе моргнула оранжевым светом несколько раз и потухла. Я медленно сфокусировала взгляд на ванной комнате из нежно-розовой керамики, возвращаясь в родное тело. Руки и ноги были еще ватными, голова болела, а спина затекла – в трансе я провела по меньшей мере полтора часа. Мне пришлось умыться, чтобы прийти в чувство и переварить увиденное. Когда же я вернулась в комнату и отыскала под тушей Монтага свой телефон, то прочитала СМС:
«Скоро буду дома».
В ту ночь мне так и не удалось заснуть. Я сидела на краю кровати и думала о Коуле: в ответ на мое сообщение «Все в порядке?», набранное вспотевшими пальцами, он ответил лишь «Да». Судорожно звонить ему и разбираться, какого черта он устроил поджог, не позвав меня, казалось неуместным. Я ведь не только видела, что он делает, но и думала то, что думает он! Это было нечто большее, чем вторжение в личное пространство, – это было его уничтожение. Поэтому, заставив себя спрятать телефон под подушку, я легла на постель и наказала себя тем, что пялилась до рассвета в потолок, снедаемая виной.