Ковен озера Шамплейн

Так я и сделала – заключила Коула в самые крепкие на свете объятия, в какие каждый раз заключал меня он, даже если я опрометчиво считала, что не нуждаюсь в них. Его кудри струились сквозь мои пальцы, когда я принялась перебирать их, прижав Коула к груди и гладя по слишком твердой, мелко дрожащей спине.

– Я была там, – наконец-то покаялась я, набравшись смелости. – Когда ты поджигал поместье… Я что-то сделала с нашими метками и…

– Знаю, – ответил Коул устало, уткнувшись в меня носом. Ресницы у него были такими длинными, что щекотали мне шею. – Моя метка горела все это время.

Вот черт.

– Ах, так ты поэтому отрицал, что флиртовал с девушками в каком-то там баре? – сощурилась я.

Коул рассмеялся, запрокинув голову, но стоило нашим взглядам встретиться, как он тут же посерьезнел. Мы оба понимали, что нам нужно обсудить – разговор о наследовании магии, о семье и о нашем будущем, – но никто из нас не был к этому готов.

Поэтому Коул просто поцеловал меня.

Я вцепилась пальцами в его свитер, стягивая тот через голову. Точно так же Коул вцепился в мою рубашку, которая когда-то принадлежала ему и повидала немало рабочих дней в офисе. Он расстегивал ее так порывисто и быстро, что порвал несколько пуговиц.

– Где Джефферсон? – спросила я хрипло, пока Коул расправлялся с собственными штанами.

– Спит в фургоне.

На всякий случай я шепнула «Silentium», заглушающее все те звуки, что могли случайно донестись из нашей комнаты этой ночью, и, сбросив на пол белье, взобралась на Коула сверху.

Наши метки снова зажглись, напоминая скорый восход солнца, и все чувства обострились в несколько раз. Пальцы переплелись, как и тела. Шрамы, украшающие плоский живот и ребра, шептали о бесконечной преданности – один их вид приносил мне столько же боли, сколько и гордости. Коул держал меня за бедра так крепко, что я не сомневалась – наутро там проступят синяки. Его кадык нервно дергался от каждого моего движения и покачивания, но быть ведомым он сегодня не хотел. Собрав в кучу наши подушки, Коул сел и облокотился о них так, чтобы самому управлять процессом.

– Мне плевать… Не отдам, – сказал Коул сам себе шепотом, наматывая мои волосы на кулак. Я послушалась, выгибаясь, чтобы он добрался зубами до моей шеи и оставил там еще одну свою метку. – Скоро все закончится, и тогда мы…

Дыхание подвело его, не позволив договорить. Мне редко доводилось слышать, как Коул стонет, но в последнее время он частенько нарушал собственные правила. К тому же мы не знали, что ждет нас впереди, хоть и не сомневались, что встретим это вместе. Потому эта ночь была особенной… Ведь, возможно, она такая последняя.

Звук сердцебиения Коула был моей любимой колыбельной. Переместившись к нему на грудь, уже спящему, я укуталась в одеяло и постаралась тоже уснуть под эти мерные удары.

«Восьми членам ковена удалось убить Анхеля…»

Сон получился крепким и беспокойным одновременно. Я увидела темные фигуры без четких контуров, образующие круг, и невольно пересчитала их – семь. Я же была восьмой. Рукоять инкрустированного атама обжигала ладонь – тот самый нож, к которому я старалась привыкнуть последние два дня.

Из ниоткуда прозвучала команда, и его лезвие вошло в чужую плоть, направленное моей рукой. Плоть эта была серой, пергаментной, увитой синими прожилками и с множеством лиц, вопящих изнутри… Они прорвались наружу, и чернота затопила мой сон, как море. Однако я тонула в ней не одна: из тела демонического существа торчало еще семь ножей.

– Одри!

Все, кто держал их, захлебнулись.

– Одри, проснись!

Больше никаких атамов, черноты и тел – только детская комната Коула и страницы, вырванные из нотной тетради и разбросанные вокруг в беспорядке. Я сидела на полу перед кроватью, зарывшись в них. Пальцы, лихорадочно порхающие над одним из листов, свело судорогой, и лишь тогда я выронила шариковую ручку.

– Одри… Раньше ты не лунатила.

Надо мной возвышался Коул. С голым торсом и в пижамных штанах, он опустился рядом и встревоженно оглядел то, что лежало у меня на коленях поверх задравшейся рубашки. Пергамент был исписан нотами с верхней строчки и до последней – фа, си, бемоль, пиццикато… Коул нахмурился, не догадываясь, что случится, если я сыграю эту мелодию. Зато прекрасно догадывалась я, ведь именно она крутилась у меня в голове с той самой минуты, как мы покинули Санта-Муэрте. Эта мелодия умоляла меня быть написанной, но я не вняла ее просьбам… Поэтому она написала себя сама.

Черт бы побрал этот дар созидания!

– Дерьмо, – вздохнула я, швырнув листок на пол.

– В чем дело? – спросил Коул, подбирая его, чтобы внимательно прочитать. – Ты написала заклятие?

– Да. Это заклятие, способное убить даже бессмертного диббука…

Коул вскинул брови и улыбнулся:

– Так это же здорово! Что не так?

Я сглотнула, подтягивая к груди колени и думая, как сказать об этом. Ведь…

– Чтобы убить диббука, мы все должны умереть.

XIII Дом из костей