Ковен озера Шамплейн

«Питается магией Дуата, – произнес голос Зои в моей голове. – Да, все верно. Он должен есть, чтобы делиться, а когда он делится, то становится слабее».

Я успокоилась, пускай и не понимала до конца, что именно они задумали. Песня Авроры с Тюльпаной сделала Паука медлительным и неповоротливым, а Дуат, призванный Диего, вновь обездвижил его, как тогда в цирке. Как и ожидалось, Паук принялся рвать оплетающие его тени зубами и пожирать их, чтобы вырваться. В этот раз результат никого не застал врасплох: снова бурление под кожей, снова вытягивающиеся лица детей, прорывающиеся наружу и обретающие форму демонических насекомых. Снова бой. Правда, в этот раз насекомых было еще больше… Но зато Паук стал значительно меньше.

Меня вдруг озарило.

Силу Пауку давали человеческие жертвы – дети, но лишь поглощенная магия Дуата позволяла ему преобразовать эту силу в прислужников. Значит, даже тонна съеденной магии ничего не даст ему, если он выплюнет из себя все детские души без остатка. Следовательно, наша цель…

«Извести и опустошить».

– Продолжайте! – крикнула Зои.

Диего повторил заклятие громче, призывая все больше и больше теней взамен новых. Кровь бежала у него из носа, огибая рот и капая на подбородок, а волосы стремительно белели – вся магия уходила в Дуат и не возвращалась. Но, как и остальные, Диего не был намерен останавливаться.

– Muerte te está matando! – прозвучало откуда-то издалека на испанском, и только тогда я заметила, что на поясе юбки Зои висит слабо дымящаяся бронзовая курильница.

В черной рубашке с косой смоляных волос, украшенных медными бусинами, Хоакин перелетел ворох поваленных деревьев и, подняв трость с вороньим набалдашником, очертил в воздухе круг. В тот же момент Коул, бодающийся с дюжиной ползучих тварей вместо Исаака, которого Морган уже заточила в прозрачную клетку, наконец-то смог присесть на землю и передохнуть: твари начали тлеть и загораться друг за другом, обращаясь в пепел.

– Спасибо, – выдавил Коул, держась за ноющий бок.

Хоакин фыркнул, отворачиваясь, но Эмиральда укоризненно цокнула языком. Белокурые волосы с клубничным отливом лежали у нее за спиной, распущенные. В легком хлопковом платье не по погоде и костяных украшениях, она неестественно выделялась среди зимы Вермонта – живое воплощение мексиканского лета. Внимательно оглядев поляну, Эмиральда ахнула, увидев Паука и то, что он представлял собой. Глаза-изумруды по-прежнему блестели, но в них больше не было безумия.

– Помоги им, – сказала она Хоакину, отпуская его руку. – Я прикрою Луну.

Луну?..

Росчерк хлыста разрезал воздух и едва не задел меня, обрушившись на Паука откуда-то сверху. Я закрылась одной рукой и оттого покатилась назад, но успела вовремя вонзить когти в основание гребня и удержаться. В ночной темноте, что уже залила весь лес, как чернила, можно было разглядеть лишь сияние жемчужных волос и раскачивающиеся ветви. Я отлично помнила Луну – гибкую, воинственную, предпочитающую лазать по деревьям, как пантера, и охотиться вместо того, чтобы колдовать. Сейчас это было как никогда кстати: тело Паука быстро закровоточило тут и там. Покатились отсеченные хлыстом руки и даже пара голов.

Со щелкающими челюстями и перекошенными лицами мертвых детей, извергнутые им демоны-жуки начали бросаться на всех подряд. Их обличья тоже менялись, как тогда в цирке, – стоило твари очутиться с тобой лицом к лицу, и она заглядывала в темноту твоей души, примеряя на себя все твои сокровенные страхи. Я заметила на одной из тварей лицо белокурого мальчика с голубыми глазами, а затем увидела, как ахнула и попятилась Тюльпана, едва не прервав песнь Авроры. Та вовремя дернула ее за локоть, приводя в чувство, и разрубила тварь своим зонтом – ее певучий голос при этом даже не дрогнул.

Где-то там же мелькнуло лицо мальчика, которого Сэм не смог спасти в цирке, и даже лица моих сестер и братьев…

«Сосредоточься, Одри!»

В последнее время в моей голове жило слишком много чужих голосов, но этот голос, кому бы он ни принадлежал, был прав. Выпустив когти, я заставила себя не обращать внимания на происходящее вокруг и взялась за седьмой дар.

Геометрические фигуры образовывали раскрытый цветок орхидеи. Шипы расходились по стволу, как солнечные лучи, а из острых ромбов складывались листья. Таким был сигил исцеления, и я закончила его.

– О да! Вот это я понимаю, вечеринка! – услышала я задорный клич Джефферсона, наслаждающегося схваткой. – Ого… А толк от этой штуковины все же есть!