Ковпак

Бой предстоял трудный. Осажденные знали то же самое, что и Ковпак: это конец, потому отбивались люто. Чтобы разрушить мощные каменные укрытия, Дед бросил в бой 76-миллиметровые орудия. Гарнизон райцентра был уничтожен.

К исходу сражения к гитлеровцам подоспело на автомашинах подкрепление — разгромили и его. Ковпак это прокомментировал такими словами: «Узяв бог корову, нехай бере и теля!» Всего противник потерял в Лельчицах до 300 солдат и офицеров и два броневика.

Ковпаковцы захватили много оружия и боеприпасов, склады с обмундированием и продовольствием. Отбитое добро Дед приказал, как обычно, раздать населению, оставив для собственных партизанских нужд лишь то, что безусловно необходимо. Лишнего — ни грамма. Первая задача рейда — прорыв на Правобережье — была выполнена. Пора было приступать к тому, что было главным в походе: разрушению путей сообщения врага и развертыванию массового партизанского движения в крае.

Соединение расположилось в полесских селах Глушкевичи, Милашевичи и Приболовичи между Лельчицами и Олевском, близ железной дороги Сарны — Коростень. Здесь, в Глушкевичах, и бросил Ковпак фразу, выражавшую несколькими словами давно вынашиваемый замысел:

— Сарны, пожалуй, пора прибрать к рукам, а то они нам сами руки пообрывают…

Он был прав. Сарненский железнодорожный узел и в самом деле был настоящим бельмом на глазу. Через него немцы питали свой фронт жизненными соками, проталкивая их непрерывным потоком эшелонов. Магистрали Ровно — Сарны — Лунинец и Ковель — Сарны — Киев образовывали на карте подобие креста, или, еще точнее, паука. Подолгу изучал старик карту и каждый раз задерживал взгляд на «сарненском кресте». Если разрубить его — гитлеровские перевозки захлебнутся надолго.

Свои раздумья он подытожил:

— Будем ставить крест на этот «крест», а?

Руднев, Базыма, Вершигора, другие командиры были согласны: пора. Но как? Повторить «Лельчицы» невозможно. В городе сильный гарнизон, подступы хорошо укреплены, к Сарнам тянутся многие коммуникации, это значит, что подкрепление не заставит себя долго ждать. Было ясно, что ни в лоб, ни окружением Сарны не взять.

Когда молчание в штабе стало совсем уж тягостным, Дед вынул из кармана большой столярский карандаш и четырьмя короткими штрихами словно ударил по карте в тех местах, где железные дороги пересекали реки. Это была великолепная мысль: подорвать мосты вокруг узла! В один день, в один час обрубить щупальца со всех сторон, сразу застопорить движение с запада на восток, парализовав и обходные пути на юг и север!

Легко сказать — в один час, когда расстояния между объектами задуманной диверсии достигали 50–60 километров занятой противником территории! День и ночь не расходились штабные, прокладывая маршруты для боевых групп и рассчитывая их с точностью до минут. Командовать группами Дед поручил самым надежным, испытанным командирам. На Антоновку ушел Цымбал, на юг — Матющенко, на Горынь — Кульбака. Бережному была поставлена вспомогательная задача — взрывать мосты на узкоколейке. В составе групп — лучшие минеры соединения.

Замысел Деда был блестяще осуществлен: в ночь на 5 декабря железнодорожные мосты вокруг «креста» взлетели на воздух, все враз! К тому же и Сабуров в это же самое время в пух и в прах разнес две большие станции — Томашгруд и Остки. В общем итоге работа сарненского железнодорожного узла была полностью парализована на полтора месяца, партизаны при этом не потеряли ни одного человека.

При уничтожении мостов произошел комический эпизод, который в изложении самого Ковпака выглядит так:

«После взрывов мостов подрывники развесили на уцелевших звеньях огромные кормовые тыквы: взрывчатых веществ не хватило. Как и следовало ожидать, немцы решили, что тыквы не зря повешены, что внутри их, несомненно, находятся адские машины партизан. Потом об этих тыквах ходили легенды. Крестьяне рассказывали нам, что специальная техническая комиссия немцев больше двух недель ломала себе голову, пытаясь разгадать секрет механизма скрытых в тыквах мин. И подойти к ним боялись, издали все разглядывали в бинокль, и расстрелять не решались: как бы не взлетело в воздух и то, что уцелело от моста».

Ковпак ходил довольный. Все радовало его в эти дни: и крест на «кресте», и что поднялся с их, сумчан, помощью местный отряд из села Ельск, что жители соседних сел Боровое и Шугали закрыли для движения немцев все дороги, разобрав деревянные мосты и устроив завалы, что население польского села Будки Войткевицке вынесли на собрании решение произвести сбор мяса, картофеля и фуража для партизан, что наступили погожие зимние дни и выпал снег… Кутаясь в знаменитую долгополую шубу, Дед говорил своему ездовому Политухе:

— Хвалились полищуки, что у них зимы не бывает. Гляди, сколько снегу навалило, а мороз, мабуть, градусов двадцать. Зимой сани сподручнее: не трясет на корневищах и кочках. Помнишь, как прошлой зимой на санях мы кружили по Сумщине? Бывало, пятьдесят километров за ночь проходили…

— Помню, Сидор Артемьевич, — откликнулся подошедший Панин, — и ваши сани с кошелем.

Старик развеселился: