Ковры из человеческой кожи

Кисейский оторвался от рисунка и посмотрел на злополучный склон, который привел к неминуемой смерти кухарку-Ольгу. Непрекращающийся снегопад пытался это скрыть, но на косогоре все еще был виден широкий след, оставленный человеческим телом, потерявшим равновесие и обреченно катившимся вниз. Михаил прищурил взгляд; несмотря на рассказ Матрены, он знал правду, ведь только недавно говорил с теми самыми «случайными прохожими», обрекшими придворную повариху на гибель своим бездействием.

Они обе были бедными стряпками, многие годы державшими обиду на Ольгу за то, как сильно она поднялась по карьерной лестнице, оставив их гнить в крестьянской приспешне. Деревню, несомненно, терроризировал серийный убийца, но куда больше ее убивала ревность классов и социальная раздробленность. Завистливые соперницы бросили свою главную конкурентку умирать за право готовить для земского старосты. Сам же староста, усыпанный драгоценностями с ног до головы, окружил себя дюжиной охранников и проклял на риск десятки беззащитных людей.

Домострой Марева гнил. И гнил с головы.

Но была еще одна причина, по которой Кисейский прищурил глаза. На широком следе он обнаружил еле заметные отпечатки, проявившиеся только тогда, когда новый снег припорошил холм. Кто-то шагал по шлейфу от тела Ольги, чтобы его собственные следы не были заметны…

– Спустя несколько минут, – подвела Матрена, – из-под моста донесся крик. Свидетели не обнаружили на поверхности льда ничего, кроме корзины с утварью.

Не прошло и получаса, как в записной книжке Кисейского возникла новая иллюстрация. Широкоплечий мужчина в высоком треухе стоял напротив темной чащобы, утопая в снегу покалено. В одно руке он держал топор, а через его плечо была перекинута связка хвороста. Михаил опустил берестяной блокнот, но картина почти не изменилась; сосны, усыпанные пластами снега, все так же покачивались на ветру, темнея в глубине леса. Только человек, являвшийся главным действующим лицом его рисунка, пропал.

Экспедитор с Матреной прибыли к месту бесследного исчезновения лесоруба-Семена, растворившегося в метели у этой чащи третьего декабря.

Кисейский не мог объяснить этого, но смотря в чащобу сплошных деревьев, подобных слоям театральных декораций, скрывавших арьерсцену от взора зрителя, он чувствовал, как что-то тянуло его туда. Ритмичный и протяжный хруст многолетних стволов, напоминавший дыхание. Ленивый рокот клюва пестрого дятла, похожий на биение сердца. Михаил чувствовал, что смотрел в пасть ужасающего исполина, готового сомкнуть на нем зубы.

Все его инстинкты кричали об угрозе, но профессиональное любопытство было сильнее. Кисейский стал медленно приближаться к кромке леса. Как вдруг он остановился, ведь понял, что потерял из виду Матрену. Следователь принялся удивленно оглядываться по сторонам, пока не обнаружил крестьянку далеко за своей спиной.

Некогда бесстрашная и неприкасаемая девушка смотрела в хищную чащу с ужасом, обхватив себя руками; не чтобы согреться, а успокоиться.

– Матрена! – подозвал ее Кисейский. – Иди сюда! Мы должны исследовать место исчезновения!

Тишина. Подол экспедиторского мундира и длинные волосы протеже взвил общий порыв ветра. Метель усиливалась.

– Нет… – дрожащим голосом произнесла крестьянка.

– Почему? – удивился Михаил. – В чем дело?

– Простите, Михаил Святославович… – запинаясь, продрожала она, – но я не очень люблю заходить в лес…

Острые и недоумевающие черты Кисейского медленно обмякли, когда он заметил, как сильно побледнела Матрена. По личной причине лес пугал ее до такой степени, что приближение к нему вызывало физический дискомфорт. Михаил вновь устремил взгляд в жуткую чащу, точно выбирая, чем он не был готов пожертвовать. Потенциальная зацепка или целый ворох улик, полезных в дальнейшем расследовании сидели на одной чаще весов. Но душевное благополучие напарницы были на другой.

Покачав головой, экспедитор направился к встревоженной крестьянке, чтобы покинуть злосчастную лесную кайму как можно скорее. Кисейский не знал, что случилось с Матреной в этой чаще и оставило на ее сознании такой глубокий, ноющий шрам, но был уверен в одном. Заставлять эту умную и талантливую девушку страдать ради его прихоти, было последним, чего он хотел.

– Ты права! – приободряюще воскликнул экспедитор, резво пробираясь сквозь метровый снег. – В лесу мы замерзнуть всегда успеем!

Крестьянка проводила чудного столичного гостя удивленным взглядом, когда, вдруг, болезненная, призрачная безружь уступила место зимнему румянцу на ее щеках. Матрена перестала дрожать и тепло улыбнулась, признательно и искренне, чего у нее не получалось сделать уже очень давно. Наступая на проложенные Кисейским следы, она зашагала к соломенным крышам, оставив леденящую душу чащобу позади.

Напарники не могли знать этого, но как только они отошли достаточно далеко, темная фигура мелькнула между деревьев, звеня цепями.

Нечто терпеливо стерегло их в лесу, и наверняка было в ярости, когда благодаря Матрене Кисейский поменял свое решение в самый последний момент…

***