Коза дракону не подруга

В конце концов, ради сохранения мира в этом доме я готова была посвятить музыке хоть целый день.

* * *

Поздним вечером, задув свечу, я некоторое время сидела за столиком, на котором лежали две записки и кипа исчерканных листов бумаги. Внизу в гостиной еще горел свет – значит, Фонтерой с теткой снова засиделись за картами. Выйдя на цыпочках в коридор, я могла разобрать доосившийся снизу негромкий разговор и приглушенный смех.

Признаюсь, я немного ревновала и завидовала их близости. Кеннет советовался с теткой по поводу новых книг, которые он заказывал по почте или откапывал у букинистов. Леди Элейн каждый вечер ждала его за карточным столиком. Они явно дорожили обществом друг друга, хотя Элейн иногда шутила, что ей пришлось уехать именно для того, чтобы сохранить с племянником хорошие отношения:

– Некоторых родственников нужно любить на расстоянии. Мы с Кеннетом опытным путем установили, что лучше всего у нас идут дела, когда мы находимся за шестьдесят миль друг от друга.

Наверное, я могла бы присоединиться к ним, и меня бы даже не прогнали. Но я не хотела появляться без приглашения. Кеннет ведь видел полоску света под моей дверью… Мог бы постучать, позвать вниз… а если нет, значит нет.

Тихо притворив дверь, я направилась к огромной холодной кровати и отдернула полог. В синеватом свете луны виднелись очертания стола с громоздившейся на нем кучей бумаг. При виде этого устрашающего зрелища я безнадежно вздохнула. Агата права: двух записок слишком мало.

Мне нужно третье письмо.

Глава 16

Мистер Дринкли говорил, что нам, эшентаунцам, органически свойственна театральность, экстравагантность в одежде, склонность к эффектным жестам и драматизму. Думаю, все дело в тумане. Мы здесь слишком привыкли, что реальность может внезапно оказаться совсем не такой, какой кажется.

Как бы там ни было, а театральные представления в городе всегда пользовались неизменным успехом. Круглые деревянные тумбы постоянно пестрели новыми афишами. Когда в «Клэр-маркете» повысили цены на билеты, возмущенная публика устроила погромы на улицах. Несколько лет назад мы с Дэннисом ходили на уличные представления в Смитфилде или в «зрелищный дом» в Шорди. Там со сцены в изобилии сыпались соленые шуточки, а среди публики царил несмолкающий шум: кто-то грыз орехи, кто-то громко требовал эля, горластые зазывалы расхваливали достоинства спектакля. Один раз спектакль эффектно перерос в общую потасовку, и мне пришлось вытаскивать разъяренного Дэнниса из драки.

Театр «Дримхилл», хоть и находился всего лишь в четверти мили от Смитфилда, отличался от него, как небо от земли. Он гигантским горбом возвышался на площади Клинвэлл-грин, а две его тесно стоящие башни напоминали огромные рога. Когда-то это место почиталось священным. До сих пор вокруг площади уцелели остатки рощи, посвященной древнему богу, а сломанный железный насос безмолвно свидетельствовал, что раньше здесь находился священный родник. Когда солнце высоко поднималось между «рогами» театра, на площадь падал узкий сноп света. Говорили, что иногда в столбе солнечного света можно было увидеть волшебный пейзаж, а некоторые избранные могли даже войти в него. Правда, мало кому это удавалось, но те, кому довелось видеть подобное, уже никогда не могли забыть.

Возле Клинвэлл-грин почему-то любили селиться часовщики – люди, привыкшие дробить время на мелкие осколки. Также здесь жила известная на весь город герцогиня Ньюшатская, «безумная Мэдж», как ее называли, – женщина, для которой время остановилось еще сотню лет назад. Ее мрачный особняк выходил окнами на театр, ставни в нем всегда были закрыты. Герцогиня редко выезжала, но иногда утром можно было заметить, как лакеи усаживают в черно-серебряную карету неловкую согбенную фигуру в кринолине, скроенном по моде столетней давности.

Здание «Дримхилла» было построено триста лет назад одним полубезумным архитектором, и многие в Эшентауне считали, что его рукой водило колдовство сидов. Войдя в ложу, я мысленно согласилась с этим утверждением. Большой зал «Дримхилла» производил ошеломляющее впечатление. Вдоль стен поднимались мраморные колонны, одни из которых были толщиной не шире ладони, а другие с трудом можно было обхватить двумя руками. Под потолком переплетения колонн образовали замысловатую вязь, похожую то ли на кроны деревьев, то ли на сплетение корней. Ложи, поблескивающие позолотой, лепились к стенам, словно гроздья древесных грибов на стволах. Бархат кресел походил на зеленый мох, а хрустальные подвески, украшавшие люстры, наводили на мысль об искристых родниках.