Читаем Козацкие могилы. Повесть о пути полностью

— Ты гляди, — говорили кругом, — ну и хитёр бывалый человек: где он только её прятал, да сам терпел и не пил?

— Не отхлебнул, ребята, ну ни капельки. А вон оно и пригодилось, теперь с сынками наречёнными разделю. Мат-тери его грошей кошелка, а выпью!

Он налил добрую чарку вскрай, так что кто-то сбоку аж крякнул: «Вот уж полна-широка — собака не перескочит!» — и пустил её по кругу…

— Ан и довольно. Оно не мешало бы усугубить, да кабы ещё полковник не пожаловал на угощение. Не годится по древнему казацкому закону пить на походе. Ну, расповедайте, как жили-поживали! Ох ты, Микита, и раздался, чисто медведь — посейчас кости скулят от таких лапищ. Попадет кто под горячую руку — и не почуешь, как дух пустишь на волю.

— А чего особенно говорить, — заскромничал Микита. — Как убежали тогда от панской челяди, так помаленечку до Запорожья и довлеклись. Вот разве что не позабыть молвить: мы ведь наскочили совсем ненароком на вашего побратима, Нестора Недолю.

— Братишка мой! Да каков он теперь, что поделывает? Господи Вседержитель, сколько лет не видались — как раз после Хотина! Вот уж не чаял радости ещё раз услыхать.

— Глядится вполне ничего — крепкий, даже не так чтобы поседел. На его собственном хуторе и застали, да ещё три дня он нас припрятывал. А больше уже не попадался — из-под Жёлтых Вод минули стороною. Ну, а что из дому слыхать?

— Эх, то долгая сказка, и не весьма счастливая — хоть кое о чём и вовсе бы позабыть. И ляхи после Пилявы, и татарва невдолге от Зборова — много лиха натворили. Но батьки ваши оба, благодаренье святой Троице, здоровешеньки — всё хозяйничают на покое.

А от степняков этих вместе отбились. Вот и тут мы целым своим загоном — и из Вербовцев наши, и лелюковцы с мытищинцами, и из иных соседних сел, всё гуртом веселее. Дома ещё плечо друг другу подставили. Ну и наделали журбы те вражины! Подстерегли раз на рассвете — да и шасть в село, так что люди запереться толком не поспели. Кого где застиг изгон — там и прятались. Спасибо, из Лелюков на подмогу примчались, да тут и свои опамятовались и выставили-таки басурман за околицу, — но только спервоначалу они немало кого в полон увели. Где-то уж по дороге чужие казаки отбили да домой повернули, кто ещё живой остался. Да только такая беда стряслась, Левко, что и сказать сразу тяжко — дивчину-то твою, Настёну Кучеренкову, степняки прямо из горницы подхватили — и поминай как звали. А уж краса-то была на всю округу, и вон оно что с нею сталось — может, даже навёл кто-то нарочно…

— Да не печальтесь, диду Панасе, не загибла она, тут с нами — можете посмотреть, жива-живехонька.

— Как так?!

— Да просто, — довольно ответствовал Левко. — Раз отправили нашу сотню спешно в Чигирин. И уже далеконь-ко от войска, ажно на Киевщине, наехали мы на татарский отряд, который прятался тишком в лесу. Увидали они, что их приметили, — и тотчас выслали богатую встречу. Посудачили мы и поспешили далей, но сотник, бывалая голова, и говорит: «Чтой-то очень мне сдаеётся, что та стая злодейская. Давайте-ка, хлопцы, проверим — чего они там в роще заховали? Хоть и есть от полковника наказ не встревать в стычки с союзником, — да ляд с ним на расстоянии. Только глядите в оба — чтобы ни один не ушёл!»

В долине разбились мы на три загона: один побольше спрятался в придорожной балке, а два поменее стали заходить с боков оврагами да буераками. И разом наскочили! А там, в рощице, людей наших повязанных да добра — видимо-невидимо — матушки! Татары врассыпную, мы за ними и давай бить…

А один одвуконь, да кони такие славные, на втором спутанная ремнями дивчина. Он наутёк, я за ним, — но не достаю, хоть плачь. А он нагоняет всё жарче, да ещё какой-то мешок кожаный сбросил — может, я около него попридержусь и отстану. Да чорта мне в том добре, а тут ещё откуда ни возьмись наперерез басурману Микита, и конь под ним тоже гонористый — поприжал, вижу: догоняет, и уже стремя в стремя идут, ноздря в ноздрю. Тут татарин развернулся и ятаганом на пленницу замахивается, но клинок у него раз! — и зацепился за ветку. Микита хвать его за голову, да и стянул с коня, только шея хряснула!

— Вот, я же говорил, — одобрительно хмыкнул Спека, — что кому даст хорошенько, тот враз окочурится. Чтоб его матери денег мешок! А чего ж ты его саблей-то не полоснул?

— Да где там! Так близко съехались, что негде было и размахнуться.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее