Козацкие могилы. Повесть о пути

…С восходом все вновь двинулись вперёд; а ночью уже стояли на широченном, казалось, почти что безкрайнем поле. Позади него вплоть до деревни Пляшевой раскинулись болота и текла сообщившая поселению имя речка Пляшевка. Лунное серебро под утро потускнело, покрывшись патиной болотной мглы, а рассвет встретил такой густой пеленою туманов, что всё кругом словно снегом окутало и только вблизи можно было разглядеть смутные очертания людей да тёмные вереницы возов, соединённых в три ряда цепями и растянувшихся, опоясывая войсковой табор. Настя узнала от соседей, что четвёртая его сторона упирается в топкие речные берега. Под плотной белёсой завесою дымки поле двигалось и дышало, будто единое живое существо, — там слышался приглушённый гомон, тут резкое ржание и топот множества копыт, и за множеством выкриков, перебранкой и бряцанием оружия словно пряталось нечто невидимое, но ощутимо могучее и величественное. Насте порою делалось неизбывно жутко, и она тогда жалась к ближним подводчикам, уже соединившимся в боевой гурт.

Мгла заполонила собой всю окрестность, и только солнце, как далекий прозрачный кружок, слегка пробивалось через неё к людям; но чем выше оно подымалось по небосклону, тем сильнее просвечивало через дымчатую кисею. Вот пелена наконец разорвалась на воздухе, и дневное светило ярко блеснуло в прогалине, — но тут же всё опять затянуло мутной завесою, словно между двух природных сил происходила своя собственная молчаливая битва, предваряющая людское побоище.

Однако солнце, упрямо забиравшееся круче и круче в зенит, всё-таки взяло верх; оно залило лучами пространство поля и победно огляделось вокруг — во всю широту окоёма расположились тысячи людей, лошадей, возов, дюжины пушек, поверх отрядов реяли боевые знамёна и сталь блестела полосами, как речная волна. Ряды подвод как бы обрезали край поля, а около них кучились возчики. Вот на одной из телег поблизости стоит на коленях мужик, и лицо его застыло — он пристально вперивается в расположение польского войска, в голос пересказывая стоящим внизу:

— Прямо против нас всё черные пятна — ляшские пушки, а чуть подалей стоит немецкая пехота, такая же тёмная и неподвижная, в железных шапках с высокими гребнями и стальных панцирях. За нею позолоченные брони и шлемы со страусиными перьями — то выстроенные полукругом королевские гусары, с диковинными крыльями за плечами и пиками на красных древках, а уж кони — масть в масть, дорогие седла да вышитые чепраки. Сбоку от немцев — уланы в сетчатых панцирях с длинными копьями; пехота краснеет, как маки, в разноцветных колетах. А там ещё посполитое ополчение, пешее и конное, собранное по воеводствам и поветам, у каждого из которых свое особое убранство и цвет…

И всё это, Настюша, наше потом добытое добро, с кровью оторванное, — недобро закончил Степан и выпрямился и полный рост.

— А уздечки-то шелковые, — завистливо добавил кто-то.

— Уж наверняка не Степановы из верёвок! — отозвался другой.

Перед войском изумрудным ковром зеленели хлеба, вдали белелась рожь и торчали рассыпанные кое-где копёнки сена. Насте подумалось, что вот и здесь тоже недавно звучала девичья песня, шумел мирный сенокос, куковала над своими перепеленятами хлопотливая мать-перепёлка…

Она оглянулась назад: посередине табора ровными рядами помещалась казацкая пехота с мушкетами на плечах, сабли набоку, в чёрных коротких свитках, грозно молча, будто густая хмара перед бурею; за нею — крестьянские отряды в простых холщовых одежках, вооружённые кто чем горазд, угрюмые лица устремлены навстречу вражескому войску, поверх всех них полощутся на ветру малиновые прапоры. А там и казацкая конница на добрых степных копях; по левую руку от неё серая полоса — то татары.

Внезапно по полю понесся главный казацкий клич «Слава!», и с другого конца с великим почётом, верхом на драгоценном аргамаке выехал гетман в горностаевой мантии, опоясанный ярким поясом, с освящённым мечом и гетманской булавою, осыпанной самоцветами. Он громовым голосом, отдававшимся по всему полю вплоть до польского стана, крикнул: «Казаки! настал час навсегда утвердить свободу Веры и Отечества!» А в то же время по рядам в сопровождении сосредоточенного духовенства проходил в торжественном облачении Коринфский митрополит Иоасаф, посланец вселенского Константинопольского патриарха, благословляя войско на бой за волю.

Одновременно у поляков заиграли боевые трубы и послышался гимн: «О, господзя увельбьона…»

Тут по левой руке вырвался боевой возглас «Алла! алла-а!» — там загрохотала земля, и тысячи татар в полотняных чекменях и бараньих шапках, выставив вперед клинки, кинулись в битву, а с ними пошли и сопровождающие казацкие полки…

Зелёный ковер хлебов под копытами конницы стремительно сокращался, словно сворачиваясь, — а позади открывалась уже совершенно другая, кромешно черная земля… Заволновался и вражий стан — навстречу лавами тронулась королевская конница. Вот они все ближе и ближе… Ещё!.. ещё!.. И наконец грянули одна о другую, будто две стальные стены…