Козельск — могу-болгусун (Козельск — злой город)

Споры длились долго, служки обнесли гостей кубками с медовухой и пивом по третьему разу, успели заменить горячие блюда на холодные закуски, поставив рядом с тарелками глиняные кружки со студеным квасом и морсом из замороженной в липовых кадках морошки и клюквы с брусникой, чтобы было чем остужать разгоряченные головы. Солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь окна с византийским разноцветным стеклом, перебрались с пола на деревянный потолок и разлиновали его косыми линиями, а возле темных образов в серебряных окладах завозился иконник с трутом и лучинами. В конце концов перевесило мнение тех, кто ратовал за продолжение брани и за выход половины рати за стены, в их числе были бояре и купцы, переживавшие за справные терема, до которых еще не добрался огонь, и за добро в них.

— Твое последнее слово, тысяцкий, сколько дружинников ты отберешь на ловитву и кто их поведет? — воевода опять развернулся к Вятке. — И сколько воев останется на стенах для защиты города от ворога?

Вятка потрогал шлем с серебряной стрелкой, опущенной на нос, встал, загремев оружием, из-за стола, кинув взгляд на княгиню, остановил его на князе Василии Титыче, напрягшемся на высоком стуле. Их глаза встретились и каждый понял, что думы у обоих одинаковые.

— Ратников на охоту поведу я, — объявил тысяцкий спокойным голосом. — Одна половина козельской дружины останется на стенах, а другая пойдет со мной. Такое мое слово.

Глава одиннадцатая

Не успел молодой месяц прикрыться очередной тучей, как к проездным башням с обеих сторон крепости и к взбегам, ведущим на стену с глухими вежами, потянулись отряды ратников, вооруженных только засапожными ножами. Каждый отряд насчитывал от пятидесяти до ста человек, всех воев было около шести сотен, облаченных в короткие лопоти с поясами и с подвернутыми рукавами, на ногах были поршни — сапоги из невыделанной кожи, вои имели между собой связь через посыльных и через факельщиков на стенах. Видно было, что перед тем как допустить кого-то до охоты, Вятка подвергал его испытанию, сравнимому с мунгальскими пытками, и теперь настал час показать, на что козельцы были способны.

Тихо скрипнули ступени на взбегах и доски на полатях под навершием, зашуршали вниз лестницы и веревки, концы которых держали крепкие руки охотников, первые дружинники заскользили по ним к основанию с другой стороны стены. Под проездными башнями звякнули воротные заворины, пропуская в щель между дубовыми половинами ворот сначала разведчиков, а потом мощные фигуры ратников, растворявшихся в темноте. Тихо было и в стойбище ордынцев, обозначенном множеством костров, лишь изредка оттуда доносились звуки, больше похожие на одинокие вопли казнимых. Где-то возле рва с посадской стороны, заполненного трупами ордынцев, взвыл матерый волк, и снова все вокруг замерло до тех пор, пока на проездной башне, обращенной к Жиздре, не блеснул рваный огонь факела. Скоро он перешел в спокойное пламя и словно завис в воздухе, не освещая вокруг себя никого и ничего, а только плескаясь светлой точкой в черном омуте ночи.

Вятка вышел за ворота главной башни и потянулся рукой к золотой цепочке на шее, пальцы нащупали крестик, а рядом с ним фигурку костяного Перуна, отшлифованную частыми прикосновениями, как в женских бусах, до жемчужной гладкости. Потерзав его между подушечками большого, среднего и указательного пальцев, тысяцкий беззвучно пошевелил губами и снова опустил амулет за ворот чистой рубахи, сшитой из льняного полотна, и только после этого подал отряду негромкую команду к началу охоты. Над головами ратников ярче запылал, словно в него кинули горсть соли, единственный факел, укрепленный на крыше башни и видный со всех сторон, послышался легкий шорох, умиравший едва возникнув. Вятка передернул плечами, не ощутив привычной тяжести железных доспехов, сделал первый шаг по подсушенной солнцем земле навстречу опасности, притаившейся одновременно на левых берегах Жиздры и Другуски. Переходя за всеми по подъемному мосту на луг, занятый ордынцами, подумал о том, что так-же поступили на противоположной стороне крепости дружинники в отрядах под водительством его друзей и товарищей, жаждавшие отомстить поганым за погибших близких и соратников и мечтавшие разорвать кольцо Батыги, охватившее небольшой город со всех сторон.

Пришла пора ставить точку в долгом стоянии, и с какого края она уместится удобнее, зависело теперь не от храбрости защитников крепости и не от числа осаждавших ее, а от терпения, на чем держалось все мироздание. Если бы Вятка, и с ним горожане, об этом ведал, он бы не спешил с охотой, а держал оборону до тех пор, пока оставались силы, тогда было бы неясно, кто бы праздновал победу, которую боги успели начертать в небесных книгах судьбы. Известно, что судьбу можно изменить, если подойти к ней с размышлением. Но кто и когда знал, как надо поступать в таких случаях, об этом догадывались лишь посвященные, приходящие в мир людей через промежутки времени, не поддающиеся исчислению. Скорее всего, их посылали на землю в те моменты, когда это было необходимо.