С южной стороны стены были защищены только валом, здесь он был еще выше — сажен шесть, и глубоким рвом, над которым громоздилась воротная башня. Всех башен было восемь — две главных с воротами и шесть глухих, построенных прямо на стенах для того, чтобы в них укрывались ратники. Третья река — Березовка, тоже стремившаяся к Жиздре, прикрывала лишь один из углов, потом начиналось большое поле с карачевской дорогой по его середине, убегавшей за горизонт. Дальний край словно обрывался, увенчанный зубцами и башнями на стене, за ней сверкала полой водой широкая лента Жиздры, за которой открывалась равнина с темной стеной леса, упиравшегося в небо вершинами деревьев.
Весь городок был как на ладони, видны были церкви, детинец, хоромы с деревянными избами, люди, ходившие по просторным, не как в азиатских городах с домами из глины, улицам, ратники, сверкавшие оружием и доспехами. Но ключи можно было подобрать только с одной стороны — с напольной, открытой всем ветрам. Стены остальных трех сторон не нуждались в защитниках, их надежно защищала природа, щедрая в этих краях на проявление во многих видах, и не ласковая к чужакам. Там можно было посадить в башни только лучников, чтобы они стреляли без передыха. Субудай покосился на отметину, оставленную урусутской стрелой на груди, и снова прохрипел о том, чего хотелось душе:
— Дзе, дзе, кюрюльтю-Козелеск, ты сам скоро отдашься в мои железные объятия.
Саврасый конь вскинул высоким задом и ходко пошел отмерять расстояние до походного шатра Гуюк-хана, не предупрежденного о визите Непобедимого к нему. За ним легко снялись лошади кешиктенов-личной гвардии старого полководца с нашивками на рукавах и с умбонами-металлическими выступами на круглых щитах. Головы воинов прикрывали блестящие шлемы, а в руках они держали копья с длинными древками, под наконечниками которых развевались конские хвосты и пятиугольные разноцветные знамена. И только после них пластались над землей кони свиты из наиболее приближенных лиц с пучками цветных перьев над шишаками шлемов, по бокам мотались вместительные саадаки для луков и колчанов. И чем меньше было стрел в колчане, тем знатнее был нойон или хан. Но и к этим людям Субудай-багатур был равнодушен, как ко всем остальным в орде, он терпел их только потому, что кому-то надо было исполнять его приказы и поручения, и двигать многие десятки тысяч нукеров в направлении, нужном ему.
Среди деревьев показался золотистый, покрытый шелковой материей, шатер Гуюк-хана, сына Угедэя, кагана всех монгол, навстречу кешиктенам бросились со свирепыми лицами его тургауды, охранявшие вход. Они наклонили пики вперед и уперлись наконечниками в горла коней телохранителей Субудая, прикрыв свои груди щитами, из глоток вырвался устрашающий рев. Непобедимый натянул повод, перебросив через седло здоровую ногу, он с трудом сполз на землю и сгорбившись заковылял ко входу в шатер, не обращая ни на кого внимания. Поверх шубы у него болталась из стороны в сторону золотая пайцза с головой тигра и квадратными письменами, предупреждающими всех о том, что тот, кто не окажет чести обладателю сего знака, достоин смерти. Тургауды Гуюк-хана подняли острия копий, склонили головы в знак почтения и признания заслуг старого воина.
Субудай откинул полог и, перетащив больную ногу через высокий порог, вошел в полутемный шатер, освещенный несколькими китайскими светильниками. Здоровый глаз у него принялся ощупывать всех, кто сидел на ковриках поверх толстых войлочных подкладок, разложенных вдоль стен. Сын кагана высился напротив входа на небольшом возвышении, покрытом шемаханским ковром, подобрав под себя ноги в зеленых сапогах и набросив поверх кольчуги арабский парчевый халат, расшитый золотыми нитками. На плоском лице с острыми черными зрачками, бегающими между припухших век, отражалось раздражение от неудач последних дней. Правая рука поглаживала рукоятку кипчакского хутуга-кинжала в ножнах, обшитых бархатом и усыпанных драгоценными камнями, левая вертела рукоятку плети о семи хвостах.
Просверлив вошедшего не слишком дружелюбным взглядом, Гуюк-хан напустил на себя удивление, не торопясь с таким-же восклицанием. Субудай не стал ему мешать искать подходящее междометие, он продолжил, стоя у входа, изучать гостей. Здесь были несколько царевичей, трое темников с позолоченными пайцзами на шеях во главе с Бурундаем и его сыновьями, начальниками полков, и вездесущий Бури, занимавший на этот раз место рядом с хозяином шатра по его правую руку. Бури тоже напрягся, не зная, как себя вести. Старый воин снисходительно усмехнулся, ожидая приглашения пройти вглубь шатра и присоединиться к присутствующим, он отлично понимал царевича-полукровку, мечтающего о том, чтобы все чингизиды признали его равным себе. И пока тишина, наступившая с его приходом, не прервалась, первоначальное намерение принять участие в совете уступило у него место совершенно другим мыслям.